Человек без селезенки

07.04.2013 by Юрий Кузнецов

Собственные имена и сюжеты рубрики «Тогда в армии» выдуманы.
Не ищите совпадений с действительностью. Если они и есть – то случайны.

В одном из самых прекрасных уголков Южного Берега Крыма располагались два военных санатория. В трехстах метрах друг от друга, у подножья легендарной горы. Наш – в 50-70 метрах от моря. А второй – чуть выше, т.е. и чуть дальше от моря. Дорожки, по которым гуляли отдыхающие, тонули в сказочной субтропической растительности. Буйствовали кипарисы, туи, ливанские кедры. Сразу от пляжа начинался парк, где и находился санаторий. По словам местных жителей, растительность парка, состояла из ста шестидесяти видов экзотических растений. Многие деревья, большая часть из которых вечнозеленые, были посажены еще в XIX веке. Теперь они являлись украшением парка: гималайские кедры, пирамидальные кипарисы, каштановая роща. Олеандровые аллеи, заросли тропического бамбука, повсеместно цветущие розы создавали ощущение поистине райского сада. За полтора века растения образовали уникальный микроклимат, благоприятный для лечения заболеваний кровообращения, органов дыхания и нервной системы. И днем, и особенно с наступлением вечера, они источали неповторимый аромат. Запахи взывали вглубь веков, заставляли вспоминать легенды Крыма — древнегреческие сказания об этих местах. Запах Эллады… Он зажигал огонь желания у отдыхающих, абсолютное большинство которых были практически здоровы. Чтобы пациенты не западали мыслями только на секс и выпивку, им предлагалось и много иного: библиотека, кинотеатр, тренажерный зал (пустовал на 99% всегда), бассейн в прохладное время года, и любые медицинские процедуры. Была разработана лечебная ходьба на знаменитую гору и обратно. И названа таковая ходьба была мудреным словом — терренкур.  В корпусах санатория уже много десятков лет никогда не пустовало ни одно место. Вокруг было много точек, где можно было купить великолепные крымские портвейны и точек, где их наливали в розлив. Интересно, что из всего перечисленного и не перечисленного для удовольствия отдыхающих,  наибольшей, т.е. массовой популярностью пользовались именно те места, где можно было выпить и закусить. Ресторан, бар, кафе, рюмочная, закусочная, пельменная, чебуречная. Или, например, павильон со скромным названием «Цыплята гриль». Это была самая популярная точка. Были, конечно, и танцы. Тут даже тот, кто имел речевой запас в три – четыре сотни слов, приняв пару стаканов вина, легко находил адекватную себе подругу, и далее возникала возможность провести время вместе. К удовольствию обоих. Наверное,  как и везде в курортных, да и некурортных местах.

Сегодня с трудом верится, что было такое время, когда прапорщики, офицеры, члены их семей могли поехать в субтропики своей собственной страны, жить в прекрасных условиях,  купаться в теплом море, дышать им, получать любые медицинские процедуры. Приезжали откуда угодно. Из любой точки СССР. Из мест дислокации, или временного пребывания советских вооруженных сил в Европе, Азии, Африке. И дорога, и оздоровление все это было совершенно бесплатно.  Сейчас Крым принадлежит другой стране.  А санаторий так и остался военным. Но украинским.

В те годы мне довелось там побывать несколько раз.

***

Эти воспоминания относятся к периоду затухания советской власти. Перестройка была в самом разгаре. Страна уверенно катилась к катастрофе. До гибели ей оставалось еще года четыре. Но тогда об этом мало кто думал.

***

 Сосед по комнате в первый же день нашего знакомства сокрушался:

— Представляешь, познакомился с нормальной такой дамочкой, толкую про кабачок, а она мне, с ходу, откровенно говорит, что с удовольствием, но только после  шестнадцатого. До этого занята. Потом, дескать, смогу с тобой.

— Ну что, очень честно и без комплексов, — ответил я.

— Я бы постеснялся, — возразил сосед.

— А чего ей стесняться? Сколько ей лет?

— Тридцать — тридцать пять.

— Ну вот. Квартира есть. Детей, скорее всего, нет. Живет себе в наслаждение, пока живется.  Может и замуж выйдет. Только не здесь.

— Да… Все вроде так…- Отозвался он.

Сосед был интересен. В наивысшей степени. По крайней мере, личности такие запоминаются на всю жизнь.  Имя его забыл начисто, а фамилия была уставная – Степанов. Пусть будет Евгением. По темпераменту чистый холерик. Метусливый. Все время испуганное лицо с перенесенными следами  сильной ветрянки в детстве. Абсолютный блондин с серо-голубыми глазами.  Роста маленького.  Приехал капитан Степанов на пару дней раньше меня.  Узнал, что я старше по званию, попытался выкать. Я сразу пресек. Во-первых – какая в отпуске разница, во-вторых, очень не люблю когда ко мне на вы люди равные или почти равные по возрасту. В первый вечер, после ужина он достал бутылку отличного вина. Крымская мадера. Сказал, что ее очень любил Гришка Распутин. Угостил меня. И все куда-то спешил.  Вино было действительно отменным. Между тем, Женя, достал коробочку. По форме  — копия шахматной, но в два раза меньше и тоньше. Там был набор инструментов. Почти все из них доселе мне были неведомы. А главное – все очень миниатюрны. Женя глянул на часы,  ругнулся матком в свой собственный адрес. В том смысле, что опаздывает. Прикрутил маленькие тисочки к столику, подложив картонку на столик, чтобы на нем не осталось следов.  Затем из какого-то потайного уголка чемодана вытащил оправу женского колечка, зажал его в эти тисочки.

— Пьяный вчера был… Б… Не помню! Ай, мать его… Синие вроде…

— Ты о чем, Женя? – Я с любопытством наблюдал за его работой.

— Глаза забыл, какие у бабы.

— И что?

— Да какое стекло вставлять?

Я не знаю, что он называл стеклом, но в оправу, а точнее в опорный поясок ободковой оправы, он вставил великолепной формы прозрачный камень синего цвета. Женя тут же объяснил мне, что ободковая оправа подходит для прозрачных камней, так как камень обжимается так, что оставляет для доступа света все остальные грани. В данном случае, пояснил он, ободковая оправа называлась шатон.  Т.е. в виде короны.  Камень был обработан именно под этот опорный поясок. Цвет камня был чем-то средним между морем и небом под полуденным июльским солнцем без единого облака. Зажав камень в пояске специальной обжимкой, он вытащил кольцо из тисок, повертел под лампой. Затем вынул из чемодана  подобие дрели размером не более ладони, из коробочки достал ось с насадкой для полировки. Вставил в патрон дрели. Включил эту микромашинку в сеть. Она зажужжала. В левой руке он держал собранное изделие — и камень, и само колечко. Довел все за три – четыре минуты до зеркального блеска.  Я обалдел.

— Ты сам их делаешь?

— Камни – да. Оправу покупаю у частников. А могу и сам отливать, но муторно. А золочу тоже сам. Но есть и такие: показал оправы – заготовки стального цвета.

— И как определить, что это не настоящие?

— А редко, кто и знает. Камушки я сам эти ищу. У нас там, на Дальнем Востоке, где служу, и золотишко найти можно. Но пока не попадалось.  Вот камушек, глянь, — он протянул мне только что отполированное колечко, — я даже не знаю что это. Нашел его, гляжу – прозрачный. Может и стекло какое.  Я распилил.  Огранил.  На десять колец хватит. Дарю бабам. У них аж глаза на лоб  лезут.

— А размер?!

— Обижаешь, начальник! Я еще ни разу не ошибся. Вчера глянул на руку ей —  шестнадцать с половиной. Это несложно. Я от отца еще в детстве научился.

— Ну, ты даешь! – Восхитился я.

— Да нет! Дают они, — поправил он и хищно улыбнулся.

Посмеялись. Женя быстренько собрал коробочку. Уложил вместе с машинкой в чемодан  и ушел.  Когда он надевал другую рубашку, я увидел на его животе справа, ближе к боку большой медицинский шрам. Но спрашивать ничего не стал.

Пришел он минут за двадцать до завтрака. Помылся, побрился. Все молча. Я ничего не спрашивал. Поел. Пришел и лег спать. Я ушел купаться. Море было двадцать два градуса.  Середина сентября. От души наплавался.  Вернулся. Он спал. Я ушел гулять с подполковником прокурором. Рядом были шикарные виноградники. Прокурор не удержался.   Из будки в ста  метрах вышел сторож и засвистел в свисток.

— Слушай, посадят!

— Могут, — со знанием дела ответил он. Но одну небольшую гроздь все же отломил.  Мы отошли от кустов, сторож свистеть перестал.

Вернулись в корпус к обеду. Разбудил Женю.

— На обед пойдешь?

— Да. Спасибо.

После обеда он опять засел за столик. Объяснил, что в запасе надо всегда иметь три-четыре колечка. Если сказать честно, тогда я и близко не слышал слово Сваровски. Но лет через двадцать в гомельском магазине познакомился с продукцией этой фирмы. Если память мне не изменяет, изделия Степанова были ничуть не менее красивы.  Через час действительно были готовы еще четыре (!) колечка. Ничем они не отличались от магазинных.  На сей раз все были «под платину», как он выразился. Я сказал ему, что приобрел «распутинскую» мадеру.  Не желает ли он с фруктами? Разлили в стаканы. Выпили. Женя посмаковал. Произнес.

— Жалко.

— Что?

— Что выпить нормально мне нельзя.

Я удивился:

— А мы ненормально пьем?

— Да я всегда принимал бутылку, две такого вина. Минимум. А вот почку убрали недавно. Проблемы были.

— Так не пей!

— Да нет, почему?- Мягко возразил он, — Понемножку ведь можно.

После ужина Женя опять исчез. Утром пришел еще более хмурый. Вчерашний его распорядок полностью повторился. Кольцо он в тот день не собирал. Да и последующие три – четыре дня тоже. Утром возвращался и спал до обеда.  Ни разу ни с одной женщиной  я его не видел.

К концу первой недели моего отдыха Женя вернулся утром вовсе невеселый. Серый, ужасно озабоченный. Пошел в душ и находился там значительно больше обычного. После завтрака лег спать. Мне не сказал ни слова. После обеда достал набор камней, выбрал несколько заготовок и приступил к их сборке и полировке.  Потом нервно и резко все сложил. Ушел. Я лежал и читал.

Вернулся он с бутылкой вина.

— Будешь? – Вынул из пакета все ту же мадеру.

— Можно.

Выпили. Съели по яблоку. Мы приносили их с обеда, и они лежали у нас в вазе на столе. Было видно, что с ним что-то случилось. Минут пять молчали. Выпили еще по полстакана. Хмуро и очень серьезно он пожаловался:

— Я уздечку порвал.

— Как!?

— А-а-а! — Безнадежно махнул он рукой.

— Но без эксцессов? Заживает?

— Вроде.

Я попытался повеселить его.

— Ну вот! Теперь можешь в ислам удариться, а не понравится — в иудаизм!

— Да я чуваш. У нас и христиане, и исламисты сунниты. Но ты прав! – Он глянул на меня, — Теперь я точно обрезанный.

Мне стало и жалко его и смешно. Трудно себе представить, как именно это ему удалось. А Женя подлил еще мадеру:

— Будем здоровы! – И, как бы улавливая мои мысли, добавил, — Волосом, наверное… Перерезал.

— Так, может, к врачу пойдешь?

— К какому? Да и зачем? Кровь больше не течет. Заживет.

Я больше не мог удержаться, и сдержано рассмеялся.

— Ну ты даешь!

А он опять ответил своей коронкой:

— Да нет! Дают они. – На сей раз без улыбки.

***

Напротив номера прокурора жили двое женщин. Он договорился погулять с ними после ужина. Зашли за мной. Ночь наступила быстро, и мы ходили почти в кромешной тьме по дорожкам парка. Фонари горели не густо и не везде. Море шумело. Женщины — одна из службы кадров какой-то дивизии,  вторая  сказала, что из аппарата министерства.

Ярко светила взошедшая луна, создавая своим сиянием неповторимой красоты сверкающую дорожку в море. Купались две пары. Тут же на пляже, на лежаках были расставлены их бутылки с крымским портвейном. Я тоже предложил искупаться. Корпус был в полусотне метров, можно было взять все для купания, но меня не поддержали. Да и официально запрещено было купаться с наступлением темноты. Но только кто и когда на Руси-матушке делал все только то, что разрешено?

Субботний вечер. Около десяти мы подошли к корпусу.  Недалеко от него шла  какая-то возня.  Подошли ближе. Картина возникла не очень. Пьяный в дупель Женя, пел странную песню без слов. Т.е. напевал скорее мелодию, слов не было. Получалось примерно так:

— Улю-лю-лю-лю-лю-лю, улю-лю-лю-лю-лю-лю, улю-лю-лю-лю-лю-лю. О-о-о-о-о-й-й-й!

В процессе пения он все время становился на голову прямо на дорожке из плиток цветного бетона. Руками удерживал равновесие, широко расставляя их параллельно земле, а ногами крутил в воздухе велосипед. Так он выдерживал вертикальное положение секунд до пяти — семи. Потом падал. Лежал несколько секунд, затем повторял все заново. Видимо это продолжалось уже несколько минут, так как, когда мы с прокурором попытались его перевернуть,  две девушки, стоявшие рядом, предупредили нас:

— Вы поосторожнее! Он брыкается.  Мы уже пробовали.

Подождали, пока Женя свалился еще раз.  Илья (прокурор) схватил его за ноги, я подмышки и поволокли на второй этаж, в номер. Странно, но когда внесли его в корпус, он замолчал. Было это кстати, т.к. дежурная сестра, если бы заметила, то утром точно доложила бы врачу.  Дисциплина там была строгая. Но в коридоре никого не было видно. В номере он совсем обмяк. Я снял с него ботинки и уложил на кровать.  Пьяный был полностью невменяем, нес какую-то околесину. Понять слова было невозможно, а вскоре он и вовсе уснул.  Насчет дисциплины в санатории вспоминается еще один интересный факт. Наверное, как и в других санаториях, вход в корпус после 23 часов был запрещен.  Но, (опять же, Русь!) пускали примерно до часа. Т.е. пока не засыпала дежурная. Но вот с входом на территорию санатория было сложнее.  Настоящий КПП; и сидел там вполне реальный охранник. Разговор после 23 часов на тему прохода в санаторий отдыхающих он не воспринимал. Потому масса невозвращенцев к этому времени избрала другой вариант возврата после одиннадцати. Вся территория была огорожена довольно высоким металлическим решетчатым забором. Причем вверху, вертикальные направляющие забора, увенчивались остро отточенными окончаниями. Т.е. представляли собой самые настоящие пики. Чередовались эти пики сантиметров через пятнадцать, Но  местность в поселке была гористой.  И на одном из участков периметра, длиною метров пять, не более, забор примыкал к тротуару улицы. А она возвышалась относительно этого участка земли внутри санатория. Потому забор в этом месте был выше тротуара лишь на метр, метр двадцать. Нормальный мужчина не возрасте, да и женщина легко могли бы его преодолеть. Между вертикальными элементами решетки были приварены кольца, куда очень удобно, как в стремя, можно было  поставить ногу и без особого труда перелезть через ограду. Поначалу, наверное, так и поступали. Т.к. несколько колец изнутри, в самом удобном месте для преодоления забора,  полностью утратили краску и сверкали как начищенные.  Но в армии начальники всегда работали намного лучше, чем на гражданке.  В этом я ежедневно убеждаюсь за прошедшие двадцать лет. А потому для исключения такого вопиющего безобразия, как нарушение распорядка дня и, таким образом, несанкционированного прохода на территорию санатория, командование  через ответственных лиц решило эту задачу очень просто, однозначно и радикально. На этом, относительно низком участке забора,  оный  обильно смазывался солидолом. Особенно сами пики и вертикальные элементы, за которые неизбежно было нужно взяться, чтобы перелезть на другую сторону. Перспектива сесть на пику своей промежностью или пятой точкой по причине такой сверх скользоты не устраивала никого. Ни мужчин, ни женщин.  Да и одежда, не говоря о руках, полностью была бы в солидоле. Смывать его с одежды – целая наука.  Но я отвлекся.  Итак, Женя уснул. Илья предложил зайти к нему. Номер у него был полулюкс.  Второй отдыхающий только что уехал.

— Ты ложись на диван. И спи. Охота тебе возле пьяного спать. Проснется ночью – кто знает, что в голову зайдет – опять брыкаться начнет. Или танцы на голове.  Человек как человек. А как вмажет… Уже второй раз так.  За день до тебя уелся точно также.  Человек без селезенки.

— Да без почки он, — уточнил я.

— Ну какая разница? — С раздражением переспросил он.

Особенной разницы для нас действительно не было.

Илья дал мне одну подушку и одеяло.  Мы уснули.

Утром я пошел в свой номер. Жени не было. До завтрака оставалось с полчаса.  Умылся, побрился, вышел из номера. У своего поста меня остановила дежурная медсестра.

— Где вы ночевали?

— Что, принципиально? В номере.

— В каком номере?

Допрос меня никак не устраивал, но отлично понимая, как она может навредить,  я ответил ей. Сказал, что засиделся у приятеля и  уснул на его диване.

— А в чем дело?  Почему вы меня допрашиваете?

— А зайдете к дежурному врачу, и он вам объяснит.

— А вы не можете.

— Зайдите после завтрака к дежурному врачу.

— Это я уже слышал.

Я ушел.

Дежурным врачом оказался майор. По крайней мере, на вешалке висел китель с погонами майора.  Под белым халатом на его плечах тоже просматривались выпуклости от одной звезды по центру погона. Врач был полным, лысым. Производил впечатление эдакого слизняка, хлюста, привыкшего при каждом удобном случае что-то иметь от тех людей, которые попадали ему в зависимость.

— Скажите, — обратился он ко мне, — Где был ночью ваш сосед?

— Почему вы у меня спрашиваете? Спросите у него.

— А вы отвечайте на вопрос, товарищ майор! — Приказным тоном ответил он.

— Вот когда станете моим начальником, тогда будете что-то от меня требовать, а сейчас, если пластинку и тон не смените, я развернусь и уйду. Вы абсолютно не знаете устав, как вижу, — ясно и резко предупредил я его. И он сменил тон.

— Я у него уже спрашивал. Мне нужно подтверждение.

— В десять вечера он уже спал на своем месте.

— А потом?

— Потом я не знаю. Я был в другом номере. Там и уснул.

— Почему?

— Потому, что это мое дело. Где написано, что это запрещено? Запрещено покидать пределы корпуса от отбоя и до подъема. А я их не покидал. Или вы по-своему трактуете распорядок дня, утвержденный начальником санатория?

— Да. Корпус вы не покидали.  Но ваш сосед в нетрезвом виде в три ночи пытался выйти за пределы санатория, нагрубил охране. Ему даже руки связали простынею…

— Я здесь причем? Какое мое здесь участие? Майор, у меня больше нет желания тратить свой отдых на помощь вашему следствию. – Я надавил с издевкой на последнее слово. – Но я могу вам помочь. Спал я у своего друга – прокурора из центрального аппарата. В двух комнатах от меня. Могу ему сказать про ваши проблемы в расследовании, и он поможет вам разобраться. Заодно скажу про конверты, про которые вы толкуете тем, кто не ночует в корпусе. Разве не ваши слова – если хотите убыть за пределы санатория на ночь, то кладите мне под стекло два конверта: в одном адрес пребывания, т.к. у нас войска постоянной боевой готовности, а во втором – что положите сами.  Два человека, которым вы это говорили, пока еще не уехали. И про магазин могу сказать фразу, которой вы заканчиваете  беседы с нарушителями: «А сейчас – магазин еще открыт, жду».

Майор побелел.

— А я добивал его под самое дыхло.

— Ну что? Это проще чем лечение, например, неполной атриовентрикулярной блокады правой ножки пучка Гиса или левого предсердия? Подумайте, майор, над своей судьбой. Сейчас немного иные времена. Гласность.

— Вы кто? – трясущимися губами спросил он.

— Я — офицер. – Ударение сделал на «я», вызывая прозрачную мысль: а ты кто? Вымогатель взяток?

Я развернулся и ушел. В номере застал Женю. Он сидел на кровати и сильно нервничал. Кратко пересказал тоже, что и майор.

— Не думал, что ты такое можешь, — искренне признался я.

— Да я проснулся, такая тоска напала. Подумал опять к ней пойду.

— В три ночи?

— Ну да. Тоска была. Крышу мне снесло… Схожу в магазин. Майор намекал… Боюсь, в часть сообщит.

— Уже не сообщит. Не волнуйся.

— Почему?

— Да побеседовал я с ним.

— Нет, я боюсь. Командир мне говорил – еще один случай…

— Как хочешь.

Женя ушел в магазин. Илья уехал в Симферополь к своим родственникам. А я пошел в гору по проложенному пути.  Тот самый терренкур. У самого подножья на дорожку, со стороны второго военного санатория, зашла девушка. Стала продвигаться наверх. Через пару минут, не ускоряя шага, я догнал ее.  Шла она в кроссовках, спортивном костюме, неудобной, так сказать, и тяжеловатой походкой. Стриженая некрашеная блондинка. Фигуристая. Цвет волос серебристо-золотистый.  Поравнялся с ней. Лет двадцать пять не больше. С обручальным кольцом. Я поздоровался. Она глянула на меня близорукими зелеными глазами. Сдержано и безразлично ответила:

— Здравствуйте.

— В гору?

— Да.

— Можно с вами?

— Можно. — Тем же тоном.

Мы дошли до первой обзорной площадки. Постояли. Площадка была на обрыве. В двухстах шестидесяти метрах под нами было море. Вокруг шныряла масса серых больших белок с белыми грудками. Перелетали буквально с дерева на дерево. Небольшая бухта, слева и справа окаймленная горой. Со стороны обрыва была установлена металлическая решетка. Море внизу пенилось, но шум до нас не доходил. С моря дул теплый ветер. Лицо у молодой женщины было немного грустным, будто она была чем-то обижена. Охоты к разговору не выказывала, я и не лез.  Но все-таки  спросил, откуда она.  Какой еще первый вопрос задают в санаториях? Да и вообще в армии?

— Приехали с мужем с Дальнего востока.  А сама из Бреста.

— Откуда? – с нескрываемым удивлением переспросил я.

— Из Бреста.

— Не слышали? – она едва заметно улыбнулась. Скорее глазами.

— Да нет. Приходилось.

— А вы откуда?

— Я, наоборот, приехал с Запада, а сам … тоже из Бреста.

Она почему – то с восхищением посмотрела на меня своими малахитовыми глазами, улыбнулась.  Улыбка шла от всей души, и ее накрашенные губы растянулись почти до ушей.

— Алла.

Я сказал свое имя.

— Что же, Алла, одна по горам ходите, не страшно? Тут и звери, и люди есть всякие, — утрировал я. – А на горе — дремучий лес.

— Муж играет на бильярде. А я решила пройтись.  Мне нужно… Я подумал, что она имеет в виду избыточный вес, но фигура ее была замечательная, почти идеальная. Походка же, действительно, тяжеловата. Уточнять не стал.  Двинулись дальше. Алла оказалась мыслящей, эрудированной.  Сказала, что окончила инженерный вуз. Но в части, где служит вместе с мужем, работает не по специальности.  Что у них есть сын. И ему уже 5 лет.  Через час, шла она по моим понятиям очень медленно, мы в полном соответствии с указателями терренкура достигли вершины горы.  Там были остатки кладки древних сооружений. Все заросло травой и колючим можжевельником. Высота кладки не более 50-60 см.  Истерзанная бесхозностью и недоумками табличка на кладке гласила, что оная являет остатки таврского поселения, которое было здесь с четвертого века до нашей эры и по четвертый же век уже нашей эры. Некий умник ниже подписал: «Бред сивой кобылы». Неподалеку, на поляне над похожей, но сохранившейся лучше кладкой, возвышалась еще более истертая надпись: «Остатки церкви святых Константина и Елены». Здесь уже без комментариев народных специалистов.

— Кто ж такие? – Задумчиво произнесла она, — Их нет давно, и церкви их имени нет. А память живет…

— Да. Интересно. Спрошу у местных. Если у вас есть время, — предложил я, — мы спустимся  с другой стороны, а потом по дороге вокруг горы вернемся.

— Хорошо, время есть. С мужем договорились, что я вернусь к обеду.

С другой стороны горы, на дорожке, которая вела к спуску, в густых зарослях стояла не то избушка, не то сторожка, короче, какая-то времянка. Мы от любопытства подошли к ней. Из будки выскочила маленькая коричневая собачка и стала громко лаять. Я нутром почуял, что она лишь исполняет должность, а душа у нее добрая. Медленно подошел, подсел. Смотрел ей прямо в глаза, слышал, это подчиняет собаку. Также медленно протянул руку и погладил ее. Собачка лизнула руку, завиляла  хвостом и стала ластиться. Вышел хозяин. В соломенной шляпе. Ближе к семидесяти годам. Поглядел на нас, заулыбался. Очень добрым тоном произнес.

—  Я тебе поласкаюсь! Я тебе поласкаюсь!  Твоя какая задача?

Алла мгновенно встала на сторону собачки:

— А она ее выполнила! Позвала вас.  Немедленно и громко!

Я подыграл:

— А потом видит, что люди-то мы — самые порядочные, вот и прекратила…

Он посмеялся.

— Ладно, самые порядочные люди,  могу угостить вас можжевеловым чаем. Только вскипятил.

— Спасибо, сказала Алла, — но у нас не так много времени.

— Как хотите.

Было видно, что ему просто хотелось немного поговорить  с нами.

Мы спустились. Внизу был курортный крымский город.

— Ну вот смотри, — я не умел долго говорить на «вы», а она не противилась, — здесь были и даже жили Айвазовский, Коровин, Пушкин, Чехов. Дача Чехова стоит до сих пор, говорят.

— А еще здесь был основатель Одессы герцог Дюк Ришелье. Построил дом, в котором жил Пушкин. Сейчас в доме музей Пушкина. Я там была! – С удовольствием добавила моя спутница. Она явно повеселела за путь, который мы прошли с ней. В мимике, жестах появились элементы игривости. Ей очень хотелось понравиться мне, заинтересовать.

Ровно к началу обеда мы вернулись и подошли к ее санаторию.

— Не хочется с тобой расставаться, — сказал я.

— А вы приходите. – Вот наш корпус, — указала она рукой, — и назвала номер.

— Спасибо.

Приглашение было из вежливости. Я и не собирался к ним идти. Зачем? Муж с женой в отпуске, на теплом море. Зачем им еще кто-то? Алла опять улыбнулась своей щедрой сияющей улыбкой, расплывающейся до ушей. Мы расстались. Я ходил еще несколько раз в гору. Ее больше там не видел. Первые годы, когда я приезжал после этого в Брест в отпуска, мне несколько раз казалось, что вижу ее среди прохожих. Но это было почти невероятно.  Да и стоит отрастить волосы женщине, перекраситься, кто ее узнает через год – два? А через 3 и более лет?

В номере меня дожидался Женя.

— Слушай! – Начал он, едва я переступил порог,- приношу я ему коньяк, ставлю пакет на пол, сбоку от стола, а он:

— Что это?!

— Коньяк, — говорю, — армянский.

— А этот козел:

— Это еще  что? Я же на службе!

— Так вы же сами про магазин…

— Я имел в виду, чтобы вы взяли себе и опохмелились! И впредь не доводили себя до форменного безобразия!   Заберите немедленно!

— Я не понял ничего, но забрал… Ты что ему утром сказал?

— Да  ничего особенного. Но ты, в самом деле, осторожнее. Выпрут отсюда, еще уволят потом. Зачем тебе?!

— Могут! Кошке ясно! Я же и говорю, что помаленьку надо…  Будешь?

Я вздохнул. Коньяк был армянский. Пять звезд.

— Наливай.

Приняли по 150. Съели по яблоку и шоколадной конфете. Пошли на обед.

После обеда и вечером Женя никуда не пошел. Занимался своими ювелирными изделиями. Сидел и полировал оправы и камни. Изготовил пять колец с различными по форме и цвету стеклами, как он называл камни. Красиво. От магазинных не отличить.

1

Я с удовольствием вспоминал дообеденный терренкур.

Прошло еще дней пять. До конца пребывания у меня оставалась половина срока. У моего соседа чуть меньше.  Более он так не набирался. Но «помаленьку» принимал каждый день.  В пятницу вечером пропал. Пришел утром в субботу. К завтраку. Вымылся. Побрился. Как всегда после возвращения был чрезвычайно серьезен и хмур, будто отработал тяжелую трудовую смену. После завтрака я спросил у него:

— Ну как ты?

— Нормально!

— А как твоя травма?

— Да так еще лучше! – С запалом заверил меня Степанов и завалился спать.

***

Я ушел на пляж. Кончался сентябрь.  Безветрие. На море был полный штиль. Вода 22 — 23 градуса. Прекрасно, без убийственной жары полыхало солнце. Метрах в тридцати от меня, ближе к горе, на территорию пляжа соседнего санатория, подошла  пара.  В женщине я узнал Аллу. Небольшого роста и нормального телосложения мужчина сдвинул два лежака поближе друг к другу. Разделись. Она аккуратно сложила вещи.  Вместе они вошли в море.

Category: Тогда в армии