Здарэнный

26.01.2013 by Юрий Кузнецов

Собственные имена и сюжеты рубрики «Тогда в армии» выдуманы.
Не ищите совпадений с действительностью. Если они и есть – то случайны.

1

У лейтенанта Димы была знаменитая фамилия.  Отчество – Наумович, а потому, сделав немудреную перестановку в его инициалах, друзья сослуживцы прозвали его Димэн.  А позже и просто Дэн.  Он спокойно относился и к тому, и к другому имени.  До удивления он был похож на Иисуса Христа. Усы бы и бородка — и живая икона. Точная копия! Но ничего еврейского, кроме лица, в нем не было. Ни характера, ни поведения, ни, как неверно принято считать, «еврейского» ума.  Никак ум не зависит от происхождения. Есть люди, которым в жизни часто, а некоторым и постоянно везет. Есть люди, с которыми постоянно что-то случается.  И маленькие, и большие, и прочие  неприятности.  Моя хозяйка, однажды, глянув мельком на одну женщину, мгновенно определила: — Юра, она здарэнная какая – то. Этому ее умозаключению предшествовало мелкое происшествие с этой женщиной, произошедшее на глазах хозяйки. Та потеряла свою одну сережку, но вернувшись за ней через минут пять, сама же и нашла. В белорусском языке есть слово «здарэнне» — происшествие.  Именно такого слова — «здарэнная», «здарэнный» — нет. В словарях, по крайней мере. Но в отдельных глухих местах Белоруссии так говорят. По смыслу это как раз и значит:  та или тот, с которым все время что-то происходит, случается. Злополучный, наверное, самое точное слово: полный бедствий и неудач.

С Димэном не просто что-то случалось. Злой,  катастрофический и трагический рок витал не только над ним лично, но и над всей семьей, в которой он родился. Его младший брат года в 22 года достиг уровня  развития 4-5 летнего ребенка. С огромным трудом отцу удалось устроить его на свой завод, на котором он сам проработал лет 30. Из уважения к отцу его больного сына устроили грузчиком. Юноша страдал в виду слабоумия и обжорством.  Весил более ста килограмм и обладал буквально сверхчеловеческой физической силой.  Поведение его полностью соответствовало поведению ласкового, нежного и очень – очень доброго пятилетнего мальчика.  Когда братьям было менее десяти лет, у их мамы – врача  произошел острый приступ аппендицита.  По словам ее мужа – операцию делал пьяный хирург.  В ходе операции перерезал мочеточники. Женщина стала погибать.  Ушло несколько часов на бюрократию, отписывание необходимых бумаг, предварительное согласование действий о прикрытии задниц местных начальников от медицины. После этого, все-таки,  погибающую погрузили на вертолет, который вылетел в Минск.  Только лететь туда уже было не к чему. Через несколько минут после взлета мама Димы и Сени скончалась. Наум Моисеевич подал в суд. Месяца через три ему предложили для выяснения обстоятельств по делу эксгумировать труп. Наличие родственников при этой процедуре, ему объяснили, обязательно. Он отказался.

— Посадят его, или нет… Нам-то уже какая разница? – мотивировал Наум.

Наступили семидесятые. Дима поступил в военное авиационное техническое училище. Через пару лет работал на заводе и Сеня.  Жизнь продолжалась. Дэн, окончив училище, был направлен в городок, в 140 км от родного Полутанска.  Строго в соответствии со специальностью его назначили на должность техника самолета. Тут случилось еще одно событие, которое сильно осложнило жизнь Димэна. На аэродроме постоянно дуют ветры.  Сильные ли, слабые ли, но дуют. Должность техника самолета предполагает, что  минимум процентов 95 времени человек работает на улице, т.е. на ветру. У него проявилась редкая болезнь: постоянно текли слезы. Дэну сделали семь операций. Последних две — в Москве. Он говорил, что на слезоотделительных железах. На слизистой нижних век были видны точки сделанных хирургами отверстий. Но и  после всего сделанного слезы текли у него уже не просто на ветру, но и в помещении. Он всегда носил с собой несколько чистых носовых платков и периодически прикладывал их к глазам. Злой рок…

Еще в детстве, отец отдал его на бокс. Дима хорошо преуспел в этом. В 25 лет и всю последующую жизнь он весил не более 65 кг. Был тощим. А реакция его была молниеносная. Самый опасный боксер – это легкий боксер.  Эта его способность, т.е. отличная спортивная подготовка в какой-то степени предопределила его дальнейшую судьбу.

Почти сразу после училища Дима женился, выбрав себе жену из среднеазиатской республики. Красивую, деловитую, спокойную. В положенный срок она родила ему дочь, а затем сына.

Командование понимало, что работать на ветру ему чрезвычайно сложно. Были и рекомендации врачей.  И когда возникла возможность, его сразу же перевели на «теплую» работу.  И даже с повышением – командир противопожарной роты.  С личным составом у него получалось неплохо. В основном в армии хорошо подчиняются тем, кто сильнее. Дима больше всех подтягивался, легко обгонял солдат на кроссах. Двое солдат рассказали в казарме, что видели, как однажды от его точного, профессионального удара хулиган, который попытался его ударить возле магазина в городке, просто пролетел по воздуху метра четыре. Как-то в курилке любопытные спросили его об этом:

— Товарищ капитан, а правда, что…

— Свистят, — скромно потупив глаза, — застеснялся капитан.

Солдаты дружно рассмеялись от такой святой лжи.

Почти каждого военнослужащего тянет к себе на родину. Офицеры не исключение. Тем более, если условия жизни там лучше.  У Димы и Тамизы – жены — подрастали детки. Пора было подумать и над тем, чтобы они учились в приличной школе. Таковые были на родине Дэна в Полутанске. В очередном отпуске, они приехали к отцу и брату.  Воинских частей там было много. В воздушно-десантном батальоне служил приятель. Созвонились. Тот сказал командиру. Через полгода состоялся перевод. Как только освободилась должность — командир роты охраны этого батальона.  Все шло неплохо.

Надо сказать еще об одной биологической особенности Димэна. Как ни странно, она тоже повлияла на судьбу этого человека. По крайней мере, именно эта особенность,  по его мнению, доставила  ему много страданий.  Его сослуживцы, по молодости, с удовольствием ходили с ним в баньку, в парилку. Чтобы просто посмотреть… Там действительно было на что посмотреть. Чуть больше бутылки колы емкостью 0,33 л.  Начинались дурацкие разговоры о размере. Имеет ли значение, длина, толщина и т.д.  Иногда вмешивались незнакомые, предлагали выпить. Димэн  относился к этому спокойно.  Говорил  — пусть треплются. Болтовня — их проблемы. Не мои.  В те годы я видел его буквально несколько раз.  Все же он был человек семейный, я нет. Общих интересов было мало. А, главное, свободное время, бесспорно, он уделял семье.

***

Наступил 1985 год.  Я служил тогда в штабе дивизии. Несколько наших полков находились близ Полутанска. В начале года меня включили в группу офицеров для проверки боеготовности и воинской дисциплины одного из этих полков. Проверка началась с забавного события. Один из элементов боеготовности — занятие боевых постов, так сказать, из положения сна.  Обычно проверяющие приходили в казармы минут за двадцать до подъема. Солдат и без этого не спал каждую вторую ночь: наряды, караулы, боевое дежурство, служба на разных КПП и т.д. Мы их пожалели в данном случае и дали поспать почти всю ночь. Итак, за 20 минут до подъема старший нашей группы подполковник Калиновский — зам начальника политотдела и я зашли в одну из казарм. На положенном месте стоял крепыш со значком кандидата в мастера спорта на груди. Дневальный. Видимо из Средней Азии. Очень подтянуто и молодцевато отдал честь. Калиновский:

— Ты дневальный?

Он:

— Нэт. Я узбэк.

Збигнев Иосифович, проигнорировал то, что тот не понял вопрос. Узбек просто плохо понимал по-русски. Левая половина лица дневального представляла собой смесь черного, синего и бордового, по краям переходящая в фиолетовый, зеленый и желтый. Левый глаз почти полностью был закрыт отеком от жуткого удара.

— Хорошо. А что это у тебя? – ладонью Збигнев нарисовал такую же область у себя на лице.

— А, — с досадой потянул он, — так… Сэржант замэчанье здэлаль.

У Калиновского вытянулось лицо. Драка!? Избиение? Под носом у проверяющего! Он стал принимать меры.

— Что? Как это!? Ко мне сержанта, немедленно!

Дневальный поднял обе руки до уровня своей груди, сложил на обеих руках все пальцы пучком и распрямил их. Глядя прямо в глаза подполковнику, он в момент распрямления пальцев, утвердительно качнул головой и услужливо произнес:

— Здэляэм!

Затем негромко крикнул по-русски:

— Дэжюрний, на выхад! – а затем длинно что-то добавил на родном языке.

Из соседней, бытовой комнаты буквально выскочил мелкий сержант. Надраенный, начищенный, выскобленный. Без нарушений формы одежды. Он успел застегнуться уже при  подходке к подполковнику. На левой руке была повязка дежурного. Подбитый дневальный кинул ему пару слов по-узбекски. И дежурный, и дневальный были с идеальными, как на плакате, уставными прическами и белоснежными подворотничками.  Дежурный — Калиновскому. Почти без акцента:

— Товарищ подполковник! Во время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по … сержант Ишмухамедов.

— Ишмухамедов!

— Я, товарищ подполковник!

— Это ты ударил Джураева? (Фамилию Збигнев уже записал себе в блокнот).

— Так точно, товарищ подполковник. Я, – грустно поведал тот.

— В тюрьму хочешь?

— Никак нет, товарищ подполковник.

Вмешался Джураев:

— Нэт, таварыш, папальковник. Турма нэ нада. Этот кунак мой.  Адын аул. Его атэц друг мой атэц. Зачэм турма гаварыш?

Ишмухамедов что-то цыкнул дневальному. Тот стал по стойке смирно и замолчал.

— Товарищ подполковник…

— Докладывай. Только правду говори!

— Есть! Правду, конечно. Так было. Я ему один раз сказал выучить за что отвечает дневальный по роте, он не выучил, я ему второй раз сказал. Он опять не выучил. А старшина меня за это ругал страшно. Я пошел, сказал ему,- кивнул на Джураева, — докладывай! А он… опять не учил! Я не выдержал. Сделал замечание.

— И что? – рычал Калиновский, — выучил?

Опять вмешался Джураев. Радостно прокричал:

— Так точно, таварыш папакольник!

— Так доложи! – мягко попросил Збигнев.

Дневальный переступил с ноги на ногу, уставился в потолок, еще сильнее подтянулся и застрочил заученными совершенно бессмысленными для него звуками, путая даже паузы между словами :

— Дневальний па ротэ атвечаэт засахраннастьнаходяшэвося под’ивоахраной аружия, шкафофсписталэтами, ящикафсбоеприпасами, имушэствароты и личных вешэйсалдат и сержантафбладнахэр. Днэвальный пароте падчиняится дежюрному паротебладнахэр. Ачэредной днивалный пароте несётслюжбувнутри казарминнаво памешэния, у вхадной дверибладнахэр, вблызи комнаты длахранэньяаружия…

— Хватит! – прервал Калиновский. Молодец! А материшься зачем?

— Не панымаю «матэрышся»,  таварыш пальковник, как панять?

Ишмухамедов что-то быстро проговорил ему по-узбекски.

— Винават таварыщ пальковник. Исправлус.

— Хорошо. Так что, не сажать в тюрьму Ишмухамедова?

— Нэт, нэт, нэ нада. Я иму сам сказаль — йобни мэня. Я так лэгчэ учыть. Сразу понимай харашо.

— Как же так? — изумился Збигнев. Он такой маленький, ты спортсмен, показал он на значок. – Как же так?

Дневальный очень логично объяснил:

— Сэржант Ишмухамедов мой началнык! Приказаль стоять смирна и зделаль замечанье!

Все харашо, таварыш пальковник.

Слово «подполковник» он выговорить никак не мог.

— Ладно. Но смотри Ишмухамедов! Еще один раз – и посажу!

— Есть, товарищ подполковник!  Больше не повторится.

— Ладно… Подымайте личный состав. Дайте команду: занять боевые посты!

— Ишмухамедов, не доверяя Джураеву, громко прокричал:

— Подъем! Занять боевые посты!

Ребята хмуро начали вскакивать с коек и одеваться.

На одной из коек, близко от дневального, лежал, как ни в чем не бывало, солдат.  Мы со Збигневом почти хором спросили:

— В чем дело? Почему не встает?

Джураев с готовностью и хитрым прищуром здорового глаза ответил:

— Дэмбэль!

— Что?! – возмутился  Калиновский, — поднять немедленно!

Тот же жест  и такая же услужливая готовность:

— Здэляэм!

Дневальный подбежал к спящему, сорвал с него одеяло и, проявляя служебное рвение,  спросил:

— Каму спижь, ибаний морьда, вставай! Ужье подъёма била!

Солдат славянской внешности зверем глянул на дневального, но увидев почти рядом двух офицеров, начал одеваться.

***

В определенное боевыми графиками  время боевые посты заняли.

***

Проверка была рассчитана на несколько дней. Включала и проверку проведения выходных дней. Я сказал Калиновскому, что у меня в военном городке живет друг десантник. Я не видел его с 1977 года. И попросился к нему с вечера субботы до обеда воскресенья. Збигнев ответил, что с дисциплиной инженеры душ человеческих (политработники) справятся и без  настоящего инженера.

– И не такие дела заваливали, — сказал он, и отпустил меня до понедельника. Я очень обрадовался.  К 9 вечера был уже у них дома.   Дети вытянулись, бойко говорили.  Обрадовались большой коробке конфет. Тамиза позвонила про меня Диме. Он был в казарме. Сказал, что раньше 12 ночи не придет. Тамиза пригласила подругу и соседку. Очень красивая женщина из Казахстана, лет 35, крепко сбитая, была в коротеньком халате. Взгляд ее был настороженный, какой-то цепкий. Очень напряженный. Смотрела на меня будто следователь на допрашиваемого. Как бы она не  сидела, как  бы ни перекладывала ногу на ногу, вставала ли, садилась ли, но все равно под халатом снизу было видно раза в четыре больше, чем нужно.  Мы сидели, пили отличное вино. Читали стихи. Тамиза много помнила наизусть. Я тоже выдал несколько своих штампов. Тогда я запал на космическую тему. Одну бутылку принес я, и еще одна, ничуть не хуже, была у них.  Тогда еще было такое вино.  Хорошее.

Наконец около полпервого-ночи пришел Дэн. На вид был совсем измучен. На висках толщиной почти с палец пробивались вены.  Так бывает, например, на тяжелых физических тренировках.

— Ну что? – спросила Тамиза.

— Ничего нового. Говорит, что отправят министру. Сами не знают как решить…

Я понял, что с ним опять что-то случилось.  Вот уж этот рок, который витал над ним. Злой рок… Но спрашивать ничего не стал. Ведь молчат муж и жена. Выпили еще немного. Ему нужно было спать.

Утром позавтракали. Он надел форму и сказал, что надо пойти опять в казарму. Я попросился с ним. Подумал – дойду до его работы, а потом поеду в полк. В 12, мне сказали,  от такой-то  точки городка пойдет в лес машина. Мы вышли.  До казармы было километра два. Димэн сказал:

— Посадить меня должны…

— ???!!!

— Дело мне шьют…

И рассказал мне историю. По понятиям наших, ракетных войск стратегического назначения, почти невероятную.  Мы шли не спеша. Гуляя. Было сухо. Солнечно. Снег поскрипывал. Я внимательно его слушал. Димэн рассказывал.

— В июне, перед самой отправкой очередной партии дембелей, я был на вечерней проверке.  Один из тех, кто уже через две недели должен был уезжать домой, стоял в строю и громко трепался. Я сделал ему замечание. По-хорошему хотел. Он окрысился.

— Капитан, говорит, тебе 25 лет барабанить, а я дембель.

Меня впервые на «ты» за 15 лет в армии солдат назвал! Хамство! Я ему:

— Рядовой Шинкаренко! Выйти из строя!

Тот вышел на три шага, развернулся лицом к строю. Стоит в полуметре  передо мной и чуть правее. Я говорю:

— Рядовой Шинкаренко! За нарушение дисциплины строя объявляю Вам 5 нарядов вне очереди! Старшина! Ставить через ночь!

Старшина:

-Есть.

Шинкаренко:

— Да ладно, капитан, не смеши людей. Я уже все равно дембель.

По роте ропот. Ситуация угрожающая не только авторитету моему, но и вообще выходит их под контроля.  Я говорю:

— Рядовой Шинкаренко, выполнить статью …Устава… Ответьте «Есть» на полученное наказание.

В ответ на это он развернулся в пол оборота влево ко мне и махнул левой рукой  в мою сторону. Вот так примерно, — Дэн  махнул кулаком через плечо в направлении моего лица.

— И что, — спросил я?

— Я автоматически ударил его своей правой. Причем не подымал ее выше пояса. Правый прямой удар кулаком. Хотел, в общем-то, по очку попасть… Но он как-то извернулся. Получилось по пояснице…

— И что?

— Ничего. Если я попадаю, то это всегда только один удар. Бык он порядочный, не знаю, как вышло, но упал, отключился. Отвезли в госпиталь. Недели три пытались все решить сами. Потом в гарнизонный госпиталь. Почку ампутировали. Короче ездит ко мне уже полгода следователь, все пишет, пишет. Говорит, командование не заинтересовано предавать меня суду военного трибунала. Я защищался, тот не выполнил приказание. В мирное время это тоже лет на восемь тянет. Против него сейчас тоже это дело и шьют. Хотя он и на гражданке уже. А следак этот приезжает каждый раз часов в семь вечера и сидит со мной до 12, до часу ночи. Опросил 73 человека! Всех, кто был  в строю. Спросил у каждого под запись: считаете ли вы, что командир ударил его преднамеренно, или это было вынуждено?

— И что ответили?

— Почти все — не хотел бить. Что защищался.

***

  Через пару месяцев я опять оказался у них. Он был чуть веселее. Пришел ответ от министра обороны. Дэн сказал, сам видел бумагу.  Дословно:  «Действия капитана … считаю оправданными, хотя и не вызванными необходимостью».

— А прокуратура? – спросил я.

— А молчат все.

Еще через полгода по телефону он сказал мне, что стороны пошли на мировую: бывший солдат отказался от иска против командира, а прокуратура прекратила  дело о невыполнении приказа начальника в мирное время.

***

Самый бы раз после этого успокоиться Дэну и зажить спокойной и нормальной жизнью. Но это был в высшей степени здарэнный человек. Через год или два я прибыл в ближайший к Полутанску полк на регламент техники. Мое дело было — проверка приборов с программным обеспечением полета. Но выполнялись мои проверки только после проверок другими инженерами своих систем, узлов,  агрегатов.  Ко мне подошел Гена Топотко и сказал, что на технике затык, и я могу часов 36 минимум не присутствовать на регламенте. Я дозвонился до Димэна. Он очень обрадовался, сказал, что (на удивление!) свободен, что Тамиза с детьми у своих родителей в Узбекистане, и, что он очень хочет со мной поговорить. Мы договорились, что встретимся около 18 часов в главном ресторане города. Правда, до ресторана дело не дошло.  Как-то  все очень хорошо решилось и без ресторана. Но не об этом речь.

Димэн рассказал мне следующее.

— Хотел тебе раньше сказать. Но не понимал ничего. Что-то с Тамизой… Уже почти год. Я к ней – она от меня… Не могу, говорит, не хочу. Шарахается от меня как от чужого.  Я же все время в роте. Раньше 12 или полпервого-ночи не прихожу никогда.  Полез я в ящик стола с месяц назад, а он никак не открывается. Заело там что-то. Я дернул, подковырнул стамеской. А там типа тайничка, типа второго дна она придумала.  Не поверишь. Роман в письмах целый! Прапорщик с заправки нашей. Юра, пережить не могу… Я к ней. Она – в слезы. Говорит – на потолок от него лезу, не могу! Сладок так. -Дэн помолчал. И снова заговорил. Как бы просто мысли вслух. – Кайф, значит, ловит. Сильный… И это вот с таким вот пипиком… Он отмерил ноготь указательного пальца. На него же смотреть нельзя, прыщ! В бане видел. – И с горечью сравнил, — А у меня!.. Я уж подумал; может мой идет все мимо ей куда-то там… Без кайфа…

Я молчал. Что тут было ему сказать? А он продолжил.

— Знаешь, я даже подходить к нему не стал. Трахается она с ним. И что? Выходит он лучше это делает. А я?  Я все время в роте.  Я …сь с личным составом. По 14 часов в день. И потом, одним ударом я отбил навсегда почку тренированному десантнику – охраннику.  А к этому подойду если… Ведь убью н`а …

— Димэн, ни в коем случае, — говорю, —   уже ведь не исправишь. Да и призналась она тебе честно. Сидеть ведь тебе за тот прыщ придется. Надо тебе?

— Херово мне, ЮрАчка. (Он всегда так произносил это слово и даже писал именно так в письмах) – Немного помолчали. — А знаешь, ведь у нас сейчас самые хорошие отношения. Как были до свадьбы. Я взял неделю. Ездили с ней в кино, гуляли по парку.  Каждый день. Обсуждали что будем делать. Я сказал ей – уходи, если хочешь к нему.

— А она?

— Нет, — говорит. Плачет. — Что было, то было, — говорит,- но муж есть муж…

— А ты?

— А я написал рапорт.

— Какой, Дэн?

Он посмотрел на меня с сожалением, как смотрят на безнадежно тупого, не способного ни за что понять то, что ему говорят. Достал еще раз платочек, промокнул свои слезящиеся глаза и ответил:

— В Афганистан.

Мне – как обухом по башке, но виду не подал. Назвать это решение умным, или хотя бы обоснованным или как-то еще, кроме как полностью идиотским, было невозможно.  В среднем там гибло семь человек в день. Шла война, в которую родная партия и правительство кинули наших ребят, наверное, по крупному счету, не понимая для чего.  Иначе хоть бы оружие и экипировку дали современные.

— Извини, Димэн, но зачем?

— А пусть трахается. Убьют так убьют. Мне `по…

— А об отце ты подумал? Он же один  с инвалидом остается. А как дети, если …

— Мне здесь делать нечего. Не хочу! – почти крикнул он. — Да еще, может, и не отпустят.

***

Через месяца два с половиной пришел приказ: «…такого-то числа июня 1987 года пересечь границу Афганистана».

Димин рок…

***

Удивительно. Письма оттуда приходили быстро и без признаков вскрытия. Впрочем, по этой части специалисты на Руси спокон веку были отменные.  В Афгане он тоже был командиром роты охраны воздушно-десантного батальона.

***

Судьба в Афгане к нему была благосклонна.  Целым и невредимым прибыл он оттуда,  в числе самых последних выводимых советских подразделений. Рассказал много познавательного.  Например, что наших местное население просто ненавидит. Что, невзирая на почти десять лет войны, в канцелярском магазине он насчитал 26 наименований различных авторучек. У нас тогда их и вообще могло не быть. Что во время артобстрелов из казармы никто не уходил. Один раз попали в ее угол. Убило 6 человек. Остальные даже не поднялись с коек.  Полное безразличие ко всему. Что двое солдат убили и закопали неподалеку от аэродрома прапорщика, который проявлял уставную принципиальность. Прибывшая прямо в казарму выездная сессия военного трибунала из Союза приговорила обоих к расстрелу. Сейчас не помню подробности его рассказа, но, по-моему, их там же и расстреляли.

Сразу же, по возвращению,  Дэн купил себе новенький голубой «Москвич» и с удовольствием рассекал на нем все окружающее пространство. Один раз к нему подошел  при мне человек и предложил:

— Возьми 25000. Оформлять ничего не надо, скажешь что украли.

Реальная цена была около 15000 рублей, но купить без очереди могли только льготники, т.е. и «афганцы». Остальные могли ждать в очереди по 15-20 и более лет. Зарплата полковника в Союзе была около 460-490 рублей. Инженера со стажем в 20 лет – около 200-300 рублей в среднем. Димэн вежливо отказался. За 1989 год мы с ним встречались два или три раза.  Расстояние в 140 км. Особо не наездишься каждый день. Да и какова необходимость? Однако, первые месяцы после Афганистана, его определили в авиационный полк, находившийся буквально в 6 километрах от моей части. На выходные он гонял домой. В будние дни мы несколько раз с ним встретились. И даже за эти пару месяцев, что он находился близ нас, с ним тоже кое-что успело произойти. Здарэнный человек. Злой рок. Не иначе.

Как-то после обеда я шел в часть.  У нас она располагалась прямо в жилом городке. Навстречу шел капитан в летной форме с еще одним летчиком в летной меховой куртке без знаков различия. Мела метелица. Видно было плохо. Тот, что в куртке, обратился ко мне:

— Товарищ майор, где ваш госпиталь?

Я посмотрел на их лица.  Мать честная!  Димэн! Глаза слезятся, как всегда, вид невеселый.

— Елки – палки, да что такое?

Он ответил:

— А, — махнул он рукой, — меня собака покусала. Сторожевая.

— Как?

— Шел мимо, сидела нормально. Потом вдруг набросилась. Хорошо вот, — он кивнул на второго,- Ваня рядом был.

Ваня пояснил:

— Да на прививку я ее вел. Сказал: — жди! Сам зашел на КПП. Командир приказал расписываться на КПП каждый раз при пересечении. Она села и ждет. Слышу – скандал! Выскакиваю – эта дура ноги  рвет Наумовичу. Что нашло? В полку 2000 человек. Такое впервые.

— Она не бешенная?

— Исключено. Прививка от другого. По плану.  А укусы обработают сейчас и все.

— В одном месте только задела ногу мне, — пояснил Дэн. Не страшно. Ваня  выскочил вовремя.

Через пару дней вечером я находился близко от летного городка и решил проверить приятеля. Он в одиночестве лежал на койке.  Прямо в меховой куртке и обуви. О чем-то  думал.

— Как ты?

— Нормально.

— Чё валяешься в куртке?

— Прогуляться хотел.

— Так пошли.

Мы вышли из жилого городка на одну из главных улиц города. Прошлись. Поговорили. Время было уже к 9 вечера.

— ЮрАчка, пойдем, доведу до автобуса тебя и разойдемся.

— Да.

По середине проезжей части шли трое сильно выпивших местных джентльменов. Проезжающие мимо машины их волновали мало. Мы – на тротуаре. Поравнявшись с нами, все трое  остановились.

— Эй, космонавт! У тебя хорошая куртка! – проговорил один.

— А у длинного – шапка, —  добавил второй.

Шапка была у меня — голубая норка на каракулевом колпаке. Действительно очень хорошая.  Дима остановился. Я сказал ему:

— Да пойдем! Ну поддали мужики, пусть идут.

— Да нет, почему? — Возразил Дэн, – может они хотят что-то?  Люди ведь, спрашивают. Может поговорить хотят?

Сказал это он громко. Тем было слышно.

— Ах, падла! Пэча, эта падаль вякает!

Самый заводной из них ринулся к нам. Двое других, чуть отставая – тоже. Первый, подбежав к Диме, нарвался на точнейший молниеносный правый снизу в подбородок и, поднявшись в воздух,  отлетел по параболе метра на три, в соответствии с законами баллистики.  Упал и лег навзничь, широко раскинув руки. Сразу стал недвижимо отдыхать. Второму Дэн вложил левым прямым в солнечные сплетения, пробив толстую зимнюю куртку. Тот издал странный звук типа несанкционированно прерванного вздоха, согнулся на 45 градусов вперед и удобно подставил лицо сопернику. В это же мгновение контрольным умеренным ударом правой в нос,  Димэн положил его возле своих ног, не выводя при этом из сознания. Из носа струйками обильно полилась кровь. Третий замер как вкопанный.

— Документы! – спокойно сказал Дэн.

Тот крупно затрясся от обуявшего его буквально животного страха, и, послушно, как робот, достал свой паспорт. Почему-то паспорт был при нем.

— Их документы!

Дима стоял на месте. Не шевелился. Мужик упал на колени и еще более послушно начал шарить по карманам обездвиженных. Достал все доки, которые были, отдал «космонавту».

— Я живу в общежитии летного городка. Комната 4. Вылечишь своих уродов и приведешь ко мне за документами. Понял?

— П-п-понял, — трижды заикнувшись, проквакал тот.

— Лечитесь!

Заика принялся оживлять дружбанов. Улетевший по параболе начал подавать признаки жизни. Недели через три они пришли к нему с угощениями. Он отдал им документы и прогнал вместе с их водкой и закуской.

Часто мы с ним никогда не встречались. А жены и вообще —  не виделись ни разу. Отношения с женой у него вроде бы наладились. Я не спрашивал. Он не говорил. Да и какая жена откажется от боевых денег?  На этой войне офицерам платили в несколько раз больше, чем в Союзе, причем часть в чеках. Чеки имели силу валюты. В специальных магазинах Союза на них можно было купить товары капиталистического мира. Какая жена откажется от новенькой машины,  прекрасного по тем временам двухэтажного домика, который они купили как дачу в живописнейшем месте на берегах исторической реки? И всего в 17 км от дома.  В душу я ему не лез.

1

Наступил 1990 год.

***

Однажды, по-моему, в конце апреля,  я зачем-то поехал в центр города. По площади шла Люда. Знал ее 16 лет. Медсестра. Лицо стало хуже. А фигура все такая же. Софи Лорен в тридцать лет позавидовала бы. Говорила Люда всегда громким неприятным голосом.  Не помню, что поздоровались даже. Запомнил только последовавшее. Уставилась в меня своим твердым взглядом карих глаз. И резко, весомо, громко, грубо:

— Димэна убили! …

— Что ты мелешь!?

— Да убили его, убили! — надрывно повторила она, — я сама видела по телевизору в областном криминале. Неопознан пока. Я уже позвонила. Сказано было – лицо предположительно кавказского происхождения.

— Люда, да уймись ты! Может быть…

— Да он это! Он! Ничего не может быть! – Перебила она меня, — точно тебе говорю! Я уже девочкам своим звонила в Полутанск. Другие тоже его опознали. Нашли в лесу. Четыре выстрела в грудь. Квадрат нарисовали. Пятый прямо в сердце. Наверное, контрольный.

Ее полные губы и волевой, как у Джейн Фонды подбородок, перестали шевелиться. Она еще тверже смотрела на меня.  Постояли молча. Попрощались.

***

У меня с ходу возникли тысячи  вопросов. Все они имеются и сейчас.  Тамизе решил не звонить. Если это утка, то я бы выглядел дураком. Если правда  …  То чем помочь? Но через несколько дней я опять приехал на тот куст.  На сей раз на неисправность. Опять выпало время до начала проверки приборов с нашей математикой (для молодых – софтом).  Я поехал в Полутанск. Побродил по площади. Подошел к телефону – автомату.  Неуверенно, с тревогой набрал номер.

Тамиза голосом как из могилы:

— Да.

— Тамиза, привет. Это Юра.  Как у вас дела?

Тем же медленным и тяжелым приглушенным голосом.

— Дела у нас плохо. – Пауза в две,  три секунды. — Диму убили.

— Ты с ума сошла! – вырвалось у меня.

— Нет.

Я признался, что слышал об этом, но не поверил. А точнее не хотел и не мог поверить. Т.е. сказал Тамизе практически правду.  В трубке послышался характерный щелчок того времени и небольшое падение громкости ее голоса. Это значило, что кто-то подключился к разговору. Стало неприятно. Подумал – слушают органы следствия или убийцы? В 90-х такая прослушка была равновероятна обеими сторонами.  Тамиза рассказала, что Дима служить больше не хотел, написал рапорт.  Как раз в тот вечер, когда ему сообщили, что из Москвы пришел приказ об увольнении, о присвоении ему звания майор, часов в 18 он сказал Тамизе:

— Поеду, заправлюсь; на городскую заправку.

До нее было 18 км. Слева по дороге густой лес.  Были, якобы, свидетели, которые видели как еще в городке к нему в машину подсели четверо мужчин. Чужих, по словам Тамизы, он никогда не брал. Следователь по особо важным делам, который приезжал к ней из областного центра раз в неделю, сказал ей, что в лес он шел сам. Что его не тащили. Об этом говорили все данные и заключения экспертов. Стреляли в него уже там в лесу. Первые четыре — были не смертельны. Пятый выстрел в сердце — остановил его. Машину уже на следующие сутки нашли на стоянке в Минске. Ключи были в замке зажигания.  Следователь несколько раз повторил свою версию. Его, дескать,  убили его же  сотоварищи по Афгану из-за того, что не поделили какие-то деньги.  Тамиза ответила, чтобы он прекратил выдавать домыслы и оскорблять память ее мужа, пусть лучше ищет факты. Или она пожалуется в прокуратуру.  После этого следователь больше ни разу не приехал.  Рассказала она и то, что отец его вовсе плох. Знакомые, соседи боятся, что ему остались лишь дни. Сказала еще, что Димэна похоронили рядом с мамой.  На центральной дорожке и в самом центре кладбища. Дэн однажды приводил меня туда.

Я спросил:

-Тамиза, что я могу сделать? Чем помочь?

Она переспросила:

— А чем ты можешь помочь? – Подумала немного и интригующе добавила, — послушай, а ты можешь приехать ко мне? Поговорить надо.

Я сказал ей, что если я приеду, то мне  придется заночевать у нее (транспорт в полк оставался только один, примерно через 1,5 часа), а к ночи надо быть в полку, т.к. вполне могут начаться мои операции, моя работа. На самом деле мне не хотелось ночевать у нее еще и потому, что соседи наверняка бы подумали, что друг, пусть и отдаленный, но решил попользоваться женой покойного. История ее с тем прапором наверняка была известна всем в городке.  Очень не хотелось создавать ситуацию, в которой была бы подставлена  под удар память о Дэне. Я продиктовал ей свой телефон.

Больше я Тамизу никогда не слышал и не видел.

Прошло два года. В начале июля в Полутанске у меня была пересадка в поезд на  Симферополь. Имелось четыре часа времени. Без труда я нашел кладбище. Оно было в десяти минутах от вокзала. По центральной дорожке дошел до его центра.  В просторной ограде было два памятника с фотографиями на керамике. Женщина. Год смерти 1966. Молодой на вид мужчина. Год смерти 1990.  Фамилии их были одинаковы, а лица похожи.  Между их стелами, в глубокой тени вековых деревьев и сырой тишине кладбища  копошился крупный ежик.

Category: Тогда в армии