4 плюс 2

22.01.2013 by Юрий Кузнецов

Собственные имена и сюжеты рубрики «Тогда в армии» выдуманы.
Не ищите совпадений с действительностью. Если они и есть – то случайны.

Рассказ двух пострадавших о шести выбитых у них зубах.

Одному западному белорусскому городку было уже почти 600 лет. По крайней мере, с первого упоминания о нем в сохранившихся документах. Ввиду его пограничного расположения — на окраине Российской империи — спокон веку в нем стояли военные. Российские, польские, советские и — всех тех властей, которые, как и по всей Западной Белоруссии, только в ХХ веке, менялись раз двадцать. Само его название по одной из версий означало что-то вроде Пограничья. Край безмерной красоты. Зеркала озер, чащи дремучих лесов, березовые рощи, сосновые боры. Обилие даже для середины семидесятых годов дикого зверья в лесах. А рыбы в озерах!.. Наверное, больше чем в морях. По крайней мере, на гербе города красовались рыбы. Долгие столетия это был один из главных промыслов местных жителей. Издревле за обилие озер вокруг и в самом городе его называли еще и Поозерье. Так и будем его обозначать в рассказе.

Люди жили здесь тихие, миролюбивые; и всегда мягко, с уважением относились к военным, которых и было в Поозерье всегда больше чем жителей. Люди быстро привыкали к любой власти. Но был один человек, который сидел в тюрьме по одной и той же причине при всех режимах, которые пережил. Викентий Вацлович был 1896 года рождения. Жена его рассказывала про него, что при царе Винцу (так она его называла) еще совсем молодым был несколько лет в ссылке за политику. Не нравился ему царизм. Поэтому, когда пришли большевики, он полностью их принял. Правда, власти оных в местах тех практически и не было. Продолжалась после 1917 первая мировая война, затем советско-польская. Польша победила. В марте 1921, подписав Рижский мир, к власти пришли поляки. Году к 1935 Винцу, этнический поляк, уже ненавидел польскую власть. Ляпнул что-то не так и загремел на несколько лет. В 1939 его освободили большевики. Он принял это с благодарностью, вспомнив то, что слышал от них в 1917. К концу 1940, поняв новую власть, он снова сидел по политической статье в тюрьме неподалеку, километрах в 60. Повезло: НКВД – шники его не расстреляли в первые часы войны, как многих других заключенных тюрем приграничной полосы. Его освободили немцы. К зиме 1942 года он, разобрался что это были за сволочи, как он сказал, и ушел в партизанский отряд. Наверное, это и спасло его от последующих серьезных послевоенных репрессий. Но… в начале 1960-х его посадили еще раз. Он рассказал мне, что до этой «посадки» работал в … милиции. Сторожем и истопником. Какое-то время брал у них «немного угля». После освобождения больше нигде не работал. В буквальном смысле. Даже на огороде. Все делала только жена и очень поругивала его за безделье. В середине семидесятых, о коих и речь, он наслаждался Голосом Америки, но гораздо больше любил Радио Свобода. Слушал всегда запоем. «Ой, што говоруць! И усе так добра! Вельми добра!»

Я жил у них, иногда слушал их рассказы. От них узнал, что военные в городке — для жителей большая выгода. Во-первых, прибывающий после училища или академии молодой офицер, особенно семейный, какое-то время нуждался в жилье. Местные жители с удовольствием предоставляли жилой фонд. Во-вторых, в воинских частях, которых в Поозерье и округе было около тридцати штук не меньше, находилось рабочее место практически каждому желающему жителю города. И мужчине и женщине. Прапорщики, сверхсрочники, служащие Советской Армии. Работа была для всех. Девушки выбирали молодых офицеров в зависимости от своего вкуса и способностей: летчиков, ракетчиков, танкистов; инженеров, техников, врачей, и т.д. и т.п. Была и масса двугодичников – офицеров после гражданских ВУЗов, в основном технических. Культура многих из них была выше обычных офицеров. Их тоже девушки планировали себе в мужья. Особенно те, кто не хотел жить в Поозерье. Отслужив два года по закону, такие офицеры уезжали к себе домой. А это были в основном самые крупные города Советского Союза. В-третьих, был и дорогой базар за счет большого спроса со стороны огромного количества для городка военных. Обеспечены они были лучше основной массы жителей в денежном отношении. В соседних городках не было военных. Базар там был дешевле, а жители не имели перечисленных преимуществ.

И вот, перед тем, как я ушел жить на квартиру, я жил в офицерском общежитии, в одной комнате с неким Колей Нелюдиным. Окончил он Харьковское высшее училище. Был на два года старше меня, успел даже послужить солдатом в армии. Редкое явление для молодых офицеров. Коля был потрясающий рассказчик. От рождения обладал феноменальной физической силой. Роста был среднего, а вес под девяносто минимум. Коля не мог просто выпить. Он отменно выпивал и отменно закусывал. Если выпить, говорил он, то минимум 450 грамм. Был словоохотлив, как многие с Украины. Как-то в общаге, когда приняли мы с ним чуть меньше указанной дозы на каждого, Коля признался, что мечтает подраться с нормальным мужиком. А таких, к сожалению, он вокруг не видит.

— Чтобы и я сам имел возможность нормально получить. Тех, кто слабее меня — не бью, — с гордостью сказал он.

И это было правдой. Затем Коля глубоко вздохнул, стал в позу боксера перед платяным шкафом и изо всех сил прямым правым ударил по дверце. Доска толщиной в два сантиметра проломилась. Костяшки пальцев он ободрал, но крови особо не было. На шум прибежала дежурная. Была она близко. Коля очень вежливо извинился, сказал, что все случайно и что он готов возместить ущерб. Потом он действительно заплатил за шкаф. В подробностях и лицах иногда он рассказывал истории о постельных делах своих. Изображал даже каждый стон и слово партнерши. Выглядело это безобразно. Нелюдин дежурил по семь суток. Было и такое дежурство. Под землей. Сменялись они в пятницу утром и к полудню были уже в городке. После чего до утра понедельника сменившиеся были свободны.

Рядом с нашей частью была еще одна. Их так и звали – соседи. Там служил один прапорщик. Конечно из местных. Мы как-то быстро сблизились. Не дружили. Тем не менее, отношения были очень доверительные, теплые. Он тоже был на несколько лет меня старше. Если Коля на вид производил впечатление машины, то Казик (Казимир) был просто из железобетона. Выше Коли и пошире в плечах. Его часто приглашали забивать кабанов. Не каждый мужик мог справиться с этой задачей в одиночку. Казик – свободно. Всегда дружелюбно улыбался, здоровался и просто излучал приветливость и добро. Бабами не хвастался, но было видно, что они легко липли к нему на танцах. Был очень миролюбив, как и большинство местных.

Я заступил на дежурство. В отличие от Коли оно длилось сутками. Структура моего дивизиона была другая, и дежурство боевой смены управления, куда я входил, длилось сутки, но 5-6 раз в месяц. После смены я спросил у дежурной по общаге – где Нелюдин. Сказала — уехал на дежурство. Затем, как выяснилось, после дежурства он уехал в отпуск, на родину, в Харьков. По случайному стечению обстоятельств более месяца я не встречал и Казика. Может быть, и виделись издали, но не подходили друг к другу.

Коля прибыл под новый год. Немного грустный. Старался говорить так, чтобы почти не раскрывать рот. Но скрыть желаемое не давала сильная шепелявость. Я заметил отсутствие сразу нескольких зубов вверху слева. Т.е. как бы от отличного удара правой руки. Был и мелкий свежий шрам на верхней губе в этой области.

— Коля! Ты что? Как же так?- воскликнул я.

— А, — махнул он рукой,- понимаешь, у нас, всегда шпаны в Харькове море было. Вышел из метро, иду себе по Свердлова домой. Подваливают пять человек. Это спереди. Наверное, был еще кто-то сзади. Ну, короче, дай закурить, ну и там, как обычно. Троих я вырубил. Четвертый упал, но не отключился. Пять ударов, нет, пожалуй, шесть, помню. Потом аут…

— Слушай, какие сволочи! – вставил я.

— Не то слово, — продолжил он. – Отлежал я в госпитале две недели. Говорят, что положение критическое было. Сказали, что выжил только из-за сильного организма. А зубы… Вот четыре зуба выбили. Ногами по голове и лицу молотили. Мне еще повезло. За все время рассказа Коля ни разу не улыбнулся, ни разу не пошутил. Да и с чего было? Понятное дело. Отделали отморозки чище лошади – тут уж не до веселья.

После Нового года, я жил уже на квартире. Было воскресенье. Решил пойти на базар. Навстречу мне шел высокий мощный парень и улыбался до ушей! В верхнем ряду справа не хватало двух зубов.

— Казик! Привет!

— Привет, привет!

— Я тебя не узнал.

— Ну, так мы месяца два не виделись.

— А что с зубами у тебя?

— Да …. Так.

Он отвел глаза в сторону.

— Ты знаешь, — продолжал я, — недавно Нелюдина видел. У него — то же самое! Он в Харькове был в отпуске. Говорит, там отморозки его отделали впятером. Еле выжил! Четыре зуба выбили!

Казик опять расплылся до ушей.

— Ага! Банда целая напала…- иронично произнес он.

— Не понял, — искренне удивился я.

— А ты куда? — спросил Казимир.

— Пивка хочу выпить.

— Так и я тоже, пойдем.

Мы зашли с ним в нечто, где наливали пиво в бокалы. Удручающая антисанитария, не снившаяся даже пещерному доисторическому человеку, потрясала воображение любого, кто хоть раз видел более цивилизованное место. Мы взяли по бокалу. Стали за круглый стол под мрамор на высокой цилиндрической ноге.

— Ну, в общем, — начал Казик, — я тогда выходной был в субботу. Утром вышел из дома. Иду в магазин. Вижу – мудак этот навстречу мне валит. Рожа вся перекошена, злая. Пьяный. Я вроде и посторониться хотел. А он дорогу мне перегородил. Стал. Тротуар там узкий.

— Слышь, ты!- говорит,- ты сейчас получишь ~ды!

— Я обалдел, — рассказывал Казик, — стою, слушаю. А он:

— Я тебе сказал… — и повторил обещание.

— Меня заело, — Казик отхлебнул пивка,- я ему и говорю – ты всплывешь через неделю, урод.

Надо сказать, что подобные обещания бывало, что и исполнялись в Поозерье. Иной раз хулиганов, прочих сомнительных личностей находили всплывшими примерно через неделю после их пропажи. То в озерах самого городка, то в окрестностях. Казик продолжил:

— Я ж думал, поговорим и разойдемся, а эта сука, с левой (Коля действительно был левша) мне прямо в зубы! Представляешь? Я аж упал. Два зуба выплюнул. Поднялся я, он качается. Ну, я ему правой и всадил изо всех сил. Он тоже упал. Лежит, хрипит, рукой воюет левой вроде как по мне, кровища изо рта у него. Подняться не может. Я постоял немного и ушел. Вечером, возле РДК (районный дом культуры), опять в хламину, качается! Вот же мудак! И опять на меня катит! Так и норовит в морду дать. Только я уже готов был. И первый очень точно всадил ему. В то же самое место. Завалился он. Чистый нокаут. Потом мужики, сказали, что в госпиталь его отнесли. Четырех зубов не досчитали.

Казик разулыбался.

Я говорю:

— А мне поливал, что 5 человек…

— Ага, двадцать пять. Как ему, не знаю, а мне уже завтра мост позолоченный вставят.

*****

С Колей я долго не виделся. Потом узнал, как он мне и говорил, инженерное дело у него не пошло. Не потянул. К марту или позже он уехал в школу КГБ для офицеров вооруженных сил. Через какое-то время перевели из Поозерья и меня. Еще лет через 10 я опять попал в Поозерье. Встретился с Казиком. Он одарил меня все той же щедрой улыбкой с двумя золотыми, отлично сделанными зубами. Я рассмеялся, вспомнив историю их обретения. Казик сказал:

— Ты опоздал буквально на неделю. Тут, на базе нашей дивизии, были сборы кагэбэшников. Захожу на обед в кафе, гляжу — сидит! Подполковник целый. Поздоровался, говорит – садись. Я сел. Он пошел, взял бутылку коньяка. Пополам разлил в два стакана. Выпили.

— А как его зубы? – спросил я.

— Золотые, такие же. Только четыре и с другой стороны. Я ж правша, — Казимир улыбался своей открытой душевной улыбкой.

Category: Тогда в армии