Преддипломная лестница

17.03.2013 by Юрий Кузнецов

Собственные имена и сюжеты рубрики «Тогда в армии» выдуманы.
Не ищите совпадений с действительностью. Если они и есть – то случайны.

Посвящаю ВМТ

Был у меня период службы, свыше семи лет, когда приходилось непрерывно нести дежурство. По 12  часов. День, на следующие сутки — в ночь. Двое суток отдыха и все по-новому. Никто военным  людям не давал второго дня отдыха. Почти всегда находили, чем занять офицеров на службе. Все выходные, праздники, при таком раскладе были нам по боку. Получалось вместе с учениями до 140 и более  ночей в году, которые нужно было проводить на ногах. Небольшие квартирки. Маленькие дети. Где и как можно было выспаться после ночи – можно только догадываться.  Около года под окнами строили детский садик. Как уснуть в 11 и позднее утра, когда добирались до дома, и спать под бравый аккомпанемент трактора и крики строителей —  дело воображения каждого.

На протяжении нескольких лет мне довелось дежурить с удивительно интересным человеком.  Он был начальником дежурной смены вычислительного центра. Иногда в решении задач возникала пауза. Т.е. и не пауза даже, а само их решение давало нам,  так сказать, относительную производственную паузу. По тем временам на больших машинах задачи решались по три, четыре, а то и по шесть часов кряду. Как только медленные накопители на магнитных лентах заменили на пакеты магнитных дисков (ПМД) — прообразы сегодняшних сменных жестких дисков, флеш – памяти,  так и дело пошло в десятки раз быстрее. Но до появления ПМД задачи решались по много часов без перерыва.  Смена длилась с 21 до 9. Построение смены начиналось в 20:20. Сдача дежурства оканчивалась когда как.  Иногда можно было уйти и после 10 утра. А до дома добираться около часа.  И, вот, представьте: два человека.  В большом машинном зале. Ночь.  Задачи загружены.

***

Уже тогда, задачи решались, как сейчас говорят, в фоновом режиме, т.е. все сразу. Или в мультиплексном. Или в режиме разделенного времени. Т.е. операционная система компьютера выделяла на решение каждой задачи квант времени, например, несколько миллисекунд. Затем запоминала промежуточные данные этого решения, циклически переходила к следующей задаче, делала то же самое. Таким образом, она решала много задач, так сказать, в кажущейся одновременности. Это было особенно удобно, когда шла долговременная печать документов, выдача данных в каналы связи. В это время отлично решались другие задачи. Дорогостоящее оборудование не простаивало, а люди не теряли свое время в ожидании окончания исполнения какой-то одной программы. Вообще, это используется в компьютерах  уже  с начала шестидесятых годов. Но и сегодня, когда я обслуживаю софт бухгалтеров, юристов, кадровиков, секретарей в сотне организаций,  сплошь и рядом вижу, что люди совершенно не знают, а потому и не используют эту возможность. Пока не закроют все приложения (задачи), до тех пор не запускают следующую программу. На запрос, например, директора или коллеги – распечатать ему тот или документ, часто слышно, например:

— Я не могу. Я сейчас в «один-эс».

И даже в голову не приходит, что одно другому не мешает.   И это через почти 60 лет после появления такой возможности…

1

***

      Владимир Миронович, крепкий мужчина 40 с гаком лет, майор, много читал. Любил рассказывать о своем военном детстве, которое прошло на Волге. Рассказчик он был изумительный.  Благодаря ему, наши всенощные бдения проходили легче. И, конечно,  как  любой офицер,  он знал и прекрасно помнил несколько историй про комендатуру.

Тема эта неисчерпаема. Военные блюстители порядка имели безграничную, безнаказанную и бесконтрольную власть над людьми. Но и вся гражданская власть была точно такой же.  Именно наши правители и стали главной причиной краха единого могучего Советского Союза. Колосса на глиняных ногах. А точнее — на гнилых ногах. И с гнилой головой.

И вот однажды я подготовил все исходные данные, загрузил задачи и поставил их на решение. Подложил в печатающее устройство нужное количество бумаги. Машина приступила к их решению. Т.е. к выполнению своей главной функции: переработке информации. Сильно хотелось спать. А ни в коем случае нельзя! До конца решения и начала печати оставалось минимум пять с половиной часов. Мы заранее отписали кучу документов, которые были необходимы при сдаче смены. Я посмотрел на пульт. Все шло нормально. Подсел к его столу, напротив него.

В ту ночь Миронович рассказал о помощнике военного коменданта крупного города. Порта Балтийского моря. Не помню, что послужило поводом к этому его рассказу. Запомнился сам рассказ.  По его словам все это произошло с неким Степаном, с которым Владимир Миронович учился через десять лет после этого случая, в академии. В Москве.

***

Дело было в начале шестидесятых. Курсант пятого курса высшего военного инженерного училища работал над дипломом.  До защиты оставалось меньше месяца.  День защиты он пока не знал. Если в числе последних, то у него было бы еще несколько дней, чтобы подучить вопросы, которые могли ему задавать,  проверить все расчеты, закончить и выверить текст дипломной записки.

Была середина мая. Его будущая жена встретила его у КПП училища в 20 часов.  Именно в это время курсантам дипломникам разрешали уходить домой.  Она взяла его под руку. Наслаждаясь красотой тихих улочек средневекового вечернего города, девственной,  королевской чистотой весны, они медленно пошли к ней домой. Курсантам старших курсов можно было жить вне училища. Когда он приступил к диплому, ее родители выделили им комнату.  Дата свадьбы, была уже назначена. Заявление они подали. До этого они были знакомы и дружили уже почти четыре года.  Шли и говорили о предстоящих переменах. Больше всего их волновало распределение. Куда направят его после окончания? Ей хотелось ближе к родному дому. Ему поближе к матери. Она жила в Кузбассе.  Больше никого у матери не было.  Но Степан молчал об этом. Да и какое это имело значение? Куда пошлют, туда и пошлют.

Они почти дошли до дома, когда метров за десять перед ними на полутемной улице возникла фигура офицера. Маленький, плотного телосложения. В галифе, сапогах, кителе. Шел не спеша. С пяти метров стало видно звание: лейтенант. Первый порыв мысли Степана был таким: освободить левую руку, под которую он вел  Людмилу, переложить в нее портфель из правой, и отдать честь. Но одновременно  возникла и еще одна мысль: я сам буду лейтенантом через месяц. Ну уж, как-нибудь, на темной улице, уже перед домом…. Будем считать, что мы не встретились. Степан грубо просчитался. Как только он удалился на один шаг от лейтенанта, сзади раздался железобетонный голос:

— Товарищ курсант!..

Степан остановился. Развернулся к офицеру лицом.

— Вы почему честь не отдали?

Степан посмотрел на коротышку. Мысль о том, что он сам скоро будет офицером, захлестывала его.  Первый разряд по самбо придавал ему уверенности в его правоте.

— Да пошел ты…

Он развернулся, взял под руку Людмилу и пошел.  Оглянулся. В пяти шагах сзади за ними молча шел лейтенант. Через пять минут они дошли до подъезда. Остановились. Лейтенант тоже остановился.  Курсант был холерик. Раздраженно и резко спросил:

— Слушай, что ты за мной ходишь? Поговорим без нее?

Лейтенант молчал. Степан отвернулся. Пропустил вперед невесту. Они зашли в подъезд. Через пару секунд зашел и лейтенант. И специально посмотрел — в какую они пошли квартиру. Людмила подошла к окну и посмотрела  вниз.

— Слава Богу, ушел.

Лейтенант действительно удалялся от их дома своим медленным шагом.

***

Во вторник, на утреннем построении начальник  курса злобно посмотрел на Егорова.

— Что у вас вчера вечером произошло с помощником коменданта гарнизона?

— С кем? – Искренне удивился Степан. О том, как мог этот человек изменить судьбу любого офицера в самую худшую сторону, не говоря о курсанте,  ходили легенды.

— Егоров, — продолжил начальник курса, —  я сделал для вас, что мог.  Начальник кафедры физподготовки за вас просил тоже. Но… десять суток. Пять суток мы отвоевали у комендатуры. На большее они не пошли. Да и то…

Курсант очень внимательно посмотрел на полковника.

— Добавить может там он запросто. Ты уж постарайся…

— Товарищ полковник, — взмолился Егоров, — а диплом?

В глазах полковника, прошедшего всю войну, блеснул недобрый огонь.

— А кто ему честь не отдал, кто угрожал? Вообще уже?!- Ладонью он прикоснулся к своему виску, как делают, когда показывают чей-то слабый ум. — Подраться предложить офицеру! Додуматься надо было! Ты, вообще не знаешь кто это?.. Бога благодари… Постарайся, чтобы тебе там ДП не дали.

В армии ДП  значило – дополнительное питание. И было одним из самых приятных сокращений.  В издевку на гауптвахте так прозвали дополнительные сутки ареста, которые там, на месте, могли добавлять почти до месяца. Начальник курса вручил Степану арестовательную записку.

— Прибыть к 9:00.

Курсант глянул на часы. Было 8:30.  На транспорте не успеть. Только на такси.  Он выскочил за пределы училища.  Таксист вовремя подвез его к зданию комендатуры. Егоров обратился к дежурному офицеру. Тот глянул на курсанта, забрал у него арестовательную записку.

— Идите во внутренний двор. Там сейчас будет построение новых арестованных.

— Егоров прошел через коридор, как показал дежурный, открыл дверь и шагнул во внутренний двор. Около 50-60 человек в различной сухопутной и морской форме толпились у вооруженной охраны. Те что-то им рассказывали. Пять человек было в гражданке. В чем забрали, в том и привели. Егоров подошел ко всем. К нему тут же обратился один из караульных.

— За что вас арестовали?

— Не отдал честь помощнику.

— Ой… Плохо. Это очень плохо. – Глянул на лицо, —  пятый курс? Диплом?

— Да.

— Все. Время вышло. Сейчас дадут команду. Я буду стоять сзади за вами. Подскажу, если что.

Егоров ровным счетом ничего не понял.  Но автоматически сказал:

— Спасибо.

Во внутренний двор вышел старшина из комендатуры. Обозначив место построения, громко, басом подал команду.

— Сержанты и старшины на правом фланге, солдаты и матросы левее на десять шагов, по общему ранжиру, в одну шеренгу, становись!

Без толкотни, быстро, все построились в одну шеренгу. Степан подумал о категории, к которой  он относится. Не сержант, не старшина Морфлота. Курсант. Но это должность. Звание – рядовой. И пошел на левый фланг. Занял там свое место по ранжиру. Покосился через свое плечо. В трех шагах позади него стоял тот самый караульный. В дверях появился лейтенант. В правой руке у него был стек. Ему навстречу выбежал старшина. Как положено, за 5-7 шагов до начальника перешел на строевой шаг, и когда тот дошел до середины строя, доложил, что такое-то количество арестованных нарушителей воинской дисциплины построено для инструктажа и постановки задач.  Помощник коменданта глянул на строй. Лицо его, и без того жутковатое  от природы, исказилось гримасой высшего презрения и отвращения. Он медленно пошел вдоль строя к правому флангу, изредка постукивая себя стеком по голенищу, начищенного до зеркального блеска сапога.  Старшина с блокнотом и ручкой следовал за ним сзади.

— Нарушители воинской дисциплины. Сволочи. Подонки! Вас государство кормит, одевает, вы спите в теплых помещениях. Вас никто не убивает, над вами не летают пули. Государство обеспечило всем нам мир. От  вас требуется только одно – честно отдать Родине свой долг. Три года, а на флоте четыре — отслужить без нарушений. И всего лишь — делать то, что вам говорят, а вы! – Лицо его перекосило еще большей злобой. Он внезапно остановился перед старшиной второй статьи.

— Снять головной убор!

Тот снял.

— Покажи дно!

Военный моряк явно нехотя перевернул бескозырку. Между околышем и тульей  под положенными тремя иголками с нитками были мастерски размещены несколько спичек.  В нескольких сантиметрах от них, с внутренней же стороны околыша  была приклеена терка  от спичечной коробки. Лейтенант поднял левую ладонь. Перед лицом военнослужащего он растопырил все пять пальцев. Это значило, что тому уже добавлено пять суток  ареста. Старшина спросил фамилию и аккуратно записал наказание. Лейтенант зашагал дальше. Он продолжил монолог, постукивая себя стеком по сияющему сапогу.  Говорил басом с хрипотцой, без запинки, как актер на сцене.

— Воинская дисциплина есть строгое и точное соблюдение всеми  военнослужащими порядка и правил, установленных советскими законами и воинскими уставами. Воинская дисциплина основывается на осознании каждым военнослужащим воинского долга и личной ответственности за защиту своей Родины —  Союза Советских Социалистических Республик. Вы — мерзавцы и негодяи. Вы пользуетесь полным государственным обеспечением и НЕ, — он нажал на «не», — осознаете ни долга перед Родиной, которая вскормила и вырастила вас, ни ответственности.  Ваши отцы,  матери, старшие братья и сестры положили свои жизни, здоровье, на фронтах Великой Отечественной войны за ваше счастье, а вы… Раз вы до сих пор в ваших подразделениях и частях не осознали ни долга, ни  личной ответственности перед Родиной, то осознаете здесь. Я вам обещаю это точно. Было бы даже глупо, если бы было наоборот.

Лейтенант остановился перед одним из тех, кто был в гражданке.

Стоящий за Егоровым караульный шепотом произнес:

— Товарищ курсант! Я забыл вас спросить — у вас есть спички? Головой кивните!

— Егоров кивнул.

— Когда он не будет смотреть сюда – бросьте мне их.

Через несколько секунд караульный мгновенно подобрал спички.

Лейтенант тому, что в гражданке:

— Вывернуть карманы!

Тот выполнил.

— Кру-гом! – Тот повернулся. – Задний — брюк! — рявкнул лейтенант.

Там оказалась начатая пачка Севера. К лицу нарушителя лейтенант поднес сжатый кулак. Два раза разжал его, показав ладонь с растопыренными пальцами. Держатель Северка умножил пять на два. Получилось десять. Каждый раз старшина удивлялся нюху помощника. Ну вот КАК он мог знать у кого именно и где лежит что-то запрещенное? Понять это было невозможно. В блокноте появилась еще одна аккуратная запись сегодняшнего дня: ефрейтор Скоробогатко П.И. — дополнительно десять суток ареста. Помощник дошел до правофлангового. Развернулся.  Пошел к левому флангу. Нашел что-то еще у двух человек. За два человека до Егорова остановился перед рядовым пехоты. Не поворачиваясь и не глядя на него:

— Что у вас в подворотничке?

Солдат молчал.

— Оторвать подворотничок!

Солдат подчинился.  По–прежнему, не поворачиваясь к рядовому, лейтенант спросил старшину:

— Что у него там?

— Конфеты-подушечки, товарищ лейтенант!

Непонимание, озадаченность возникли на физиономии помощника. Он глянул в пол-оборота головы на рядового. Перед ним был совершенный ребенок. Даже не юнец.

— Сколько вам лет, рядовой?

— Восемнадцать.

— Позор! В восемнадцать лет люди грудью ложились на амбразуру! А вы… Конфеты… Зачем нарушать форму одежды? Конфеты можно держать в кармане, если они у вас есть.

— За что арестованы?!

— Присел на ящик и уснул. На посту, товарищ лейтенант.

— В наряде или в карауле?

— В карауле, товарищ лейтенант…

— Вы два преступления совершили, рядовой! Преступник! Тяжкие воинские преступления! В тюрьму хотите?! – Лицо и глаза лейтенанта налились кровью.

Рядовой молчал. Было видно, что такое предложение ему никак не подходит.

— Старшина пытливо и услужливо смотрел прямо в лицо помощника, ожидая решения.

— Позор, — еще раз рявкнул тот, — и пошел дальше вдоль строя.

Зверем и с отвращением глянул на Егорова. Зловеще произнес.

— Ага! Уже здесь…Что у вас спрятано?

— Ничего, товарищ лейтенант.

— Расстегнуть гимнастерку!

Степан расстегнул. Не прикасаясь руками к Егорову, как и ни к одному другому военнослужащему,  помощник заглянул за гимнастерку. Там ничего не было.

— Вывернуть карманы!

Там тоже ничего не оказалось. Озабоченность и крайнее удивление возникло на его лице.

— Снять сапоги! – Курсант снял. – Расстегнуть ширинку! – прорычал он.  — Опустить брюки до колен!

Но ни в сапогах, ни за ширинкой, ни ниже пояса до колен ничего не было. Сокрушенно помотав головой, выказывая явное неудовольствие самим собой, лейтенант по слогам выговорил:

— Ни-че-го не по-ни-маю…

Сильно хлестнул себя стеком по сапогу и пошел дальше.

Сердце Егорова билось ударов сто пятьдесят в минуту, как минимум. Диплом и так был под угрозой. А добавят пять – десять суток и …

Осмотр арестованных закончился. Добавлено было от пяти до десяти суток шестерым арестованным. Каждому. И это только на самом первом построении. В первый день. К всеобщему удивлению, «ребенку» с конфетами, арестованному за сон на посту,  помощник ДП не дал. Лейтенант вышел на середину строя.

— Сейчас прибудут люди. В том числе и гражданские. Все вы будете приданы им для работ. Каждую группу арестованных, на месте работ и в пути следования туда-обратно будет охранять конвойный из состава караула. Кто не понимает – конвойный это вооруженный караульный. У каждого по два магазина с патронами. Итого, шестьдесят патронов. Любому человеку может хватить и одного. При попытке бегства  арестованного —  конвойный имеет право применять по арестованному оружие. Кто меня не понял? Есть, кто плохо понимает по-русски? Все поняли про побег? За любое нарушение воинской или трудовой дисциплины на месте работ, по докладу начальника караула или тех лиц, кому вас придадут на работу, получите дополнительно десять суток минимум, а для курсантов будет ставиться вопрос о дальнейшем вашем пребывании в училище.

Помощник пошел вдоль строя и остановился перед Егоровым.

— Вы будете мыть лестницу.

Прежде чем Егоров успел обрадоваться по поводу такой несложной и легкой работы, по шеренге караульных, что стояли за спинами арестованных, прошел короткий и сдавленно — приглушенный стон ужаса:

— Ууййй…

— Караул! Разговоры! – проорал лейтенант.  Постоял еще секунду, убедившись, что наступила тишина, развернулся и пошел в здание.

Егоров за спиной услышал шепот:

— Товарищ курсант! У вас зубная щетка, мыло есть?

Степан отрицательно мотнул головой.

— Вы у старшины попросите, иначе хана!

***

Пришли люди. Действительно много гражданских. Среди них были даже женщины. Набрали арестованных. Старшина все тщательно записывал: куда, кого, фамилию  сопровождающего караульного. Строй распустили. Егоров подошел к старшине. Тот заговорил первым.

— Откуда родом?

— Кузбасс.

— Не повезло тебе.

— Мне сказали, что у вас можно попросить зубную щетку…

— Да уж пошли. Покажу все и расскажу.

Старшина дал ему ведро, тряпку. Показал, где брать воду. Очень глубоко и сочувственно вздохнул.

— Не повезло тебе. Никто еще эту лестницу без ДП не вымыл. Ладно. Парень, я вижу, ты неплохой. За что он тебя?

— Честь я ему не отдал. А у меня диплом. Времени на подготовку может не хватить…

— Я тебе дам даже зубную пасту и немного мыла. Мыть надо так: Сначала все сырой тряпкой смываешь со всех двадцати ступенек на обоих пролетах. Затем отжимаешь досуха и трешь каждую ступенечку. На это на все про все тебе один час. Затем самое главное – берешь зубную щетку и пасту, мыло. И каждую ступенечку трешь до посинения. До своего посинения.  Стараешься щеточкой работать особенно усиленно, когда будет проходить комендант. Сильнее, чем зубы драй тогда ступеньку.  Ты уж постарайся. Усек?

— Когда комендант пойдет?

— Да помощник!  Но он же и комендант. Комендант настоящий у нас уже с полгода в госпитале. Открылась старая рана. Похоже, что не поправится он. Но пока официально на должности.  Короче, Егоров! Ты постарайся. Да и помощник, все же, тоже человек.  Может и простит тебя. По крайней мере ДП не даст.

Было 10 утра. Степан приступил.  Лейтенант ни разу не появлялся. По лестнице никто не ходил. Было похоже,  что на втором этаже никого, кроме самого помощника коменданта, не было.  К двум часам дня курсант трижды вымыл сырой тряпкой и выжатой досуха, как учил старшина, оба пролета и площадки лестницы. Пять или шесть раз он менял воду. Зубную пасту он экономил, хотел по совету старшины показать мытье зубной щеткой в тот момент, когда будет идти помощник. На часах было без пяти минут два. Степан трудился над предпоследней ступенькой нижнего пролета.  Вверху показался лейтенант. Он прикурил папиросу и бросил спичку под ноги. Сделал пару затяжек. Закашлялся. Несколько раз сплюнул на лестницу. Сильно скривившись, смотрел на пол.

— Это вы так вымыли лестницу? – Плевок. Пару шагов вниз.  – Что, курсант? Надо еще пять лет учиться в высшем военном инженерном училище? Тогда научитесь? За пять лет в армии не научились лестницу мыть? – Плевок.  Откусил кусочек папиросного мундштука и выплюнул его.  Еще пару шагов низ.  Ужасаясь и качая головой, – Да… — Плевок.  Лейтенант дошел до первого этажа. Выплюнул на лестницу почти докуренную папиросу. Пару раз харкнул прямо под ноги Егорову. Развернулся кругом, заложил руки за спину. Посмотрел на ступеньки лестницы. Презрительно, — Военный инженер электронной техники…Что это? – помощник ткнул пальцем в окурок, — вы издеваетесь, хамите мне? Это вы так вымыли? Вся лестница оплевана, окурки валяются кругом, бычки, спички!  Вы чего хотите? Еще пятнадцать суток? Отвечайте, когда спрашивают!

— Никак нет, товарищ лейтенант.

Помощник посмотрел на часы. Он шел на обед.

— Тогда мойте! Я скоро вернусь.

Через несколько минут к Егорову подошел старшина.

— Ну как? Что лейтенант?

— Пока ничего.

— Пошли на обед.

— Я не пойду. Буду мыть. Он не принял.

Старшина посмотрел на лестницу с плевками, окурком, откушенными кусочками папиросного мундштука.

— Понимаю. Ну, смотри. Дать тебе еще порошочка?

— Какого?

— Да есть тут такой порошок.  С хлорочкой.

— Если можно, давайте.

Старшина ушел. Курсант приступил к очередной попытке решения немудреной, но пока никак неразрешимой им задачи.

Прошло еще два часа. Итого, лестницу из двадцати ступенек и площадки между ними  Егоров мыл уже шесть часов.  Около 16 часов появился лейтенант. Глянул на лестницу.

— И здесь бардак! Марш на плац, на строевую подготовку. Завтра все по новой. Лестница плохо вымыта.  – Поднялся и исчез на втором этаже.

Егоров до суха вытер сомнительные места. Отнес инструменты в подсобку, где они были до работы. Вымыл там же руки. Вышел во внутренний двор. Шел сильный дождь. Арестованные, которые по неведомой причине не попали на работы, вышагивали на плацу, наверное, лучше кремлевских курсантов. Командовал ими отбывающий наказание на этой же гауптвахте старший лейтенант в летной форме.  По всей видимости, строевая подготовка была уже долго, т.к. все были не просто мокрые.  Их словно окатили каждого несколькими бочками воды с ног до головы.

— Товарищ старший лейтенант! Разрешите встать в строй? – Тот покосился на Егорова.

— Откуда вы?

— Мыл лестницу. Помощник военного коменданта приказал прибыть на строевую подготовку.

— Как фамилия?

— Курсант Егоров.

— Становитесь!

— Рряз, Рряз, Рряз, два, три! Рряз, Рряз! Федоров! Выше, выше ногу подымай!  Стопа параллельна земле должна быть! Чего носок к небу задираешь? Я же тебе сказал, что окна  помощника выходят сюда. Забыл?

— Никак нет, товарищ старший лейтенант!

— Тогда старайся!

— Рряз, Рряз, Рряз, два, три!

Впереди была довольно большая лужа.

— Не сбавлять темпа. Ногу выше! Идти по луже, не беда! Группа-а-а…..Кругоооом – марш!

Видно было, что этот относительно сложный элемент был уже неоднократно ими опробован и получился отлично.

— Товарищ старший лейтенант! Может перерыв какой? Ну ведь заливает буквально!

—  Федоров, еще одно слово скажешь, я сам доложу помощнику, что тебе нужно ДП. Заткнись! Перерыв будет в 17:55. На пять минут. А строевая до самого ужина. Группа-а-а-а… Нале—-ву!

Группа слаженно выполнила и этот элемент строевой подготовки. Дождь усиливался. Было это для этих мест в мае нормально. Но  вскоре потянул ледяной ветер и посыпался крупный град.

— Рряз, Рряз, Рряз, два, три! Рряз, Рряз, Рряз, два, три!

Град больно бил по их лицам.

***

В 19:00 арестованных привезли с работ. Дождь все еще шел, но заметно ослаб.  Строевая подготовка продолжалась с той же интенсивностью. Из помещения вышел помощник. Дал команду старшему лейтенанту прекратить занятия.  Стоящему рядом старшине приказал построить и проверить арестованных по спискам. Через  десять минут старшина доложил, что все на месте.

— Начальник караула!

Подбежал старший лейтенант, отдал честь.

— Замечания? Нарекания от людей?

— Не было.

— Хорошо, идите.

Старший лейтенант  отошел в сторону. Помощник со середины строя:

— Сейчас ужин. На это вам двадцать минут. После ужина приводите себя в порядок. Десять минут. Затем, по команде старшины Иващенко прибываете сюда и занимаетесь строевой подготовкой до отбоя. Ничто так не сплачивает и не обогащает дух военнослужащего, как строевая подготовка. Ничто так не дисциплинирует его индивидуально и коллективно.  Отбой у нас в 23 часа. Продолжительность сна для всех арестованных  предусматривается семь часов в сутки.

Поэтому подъем в шесть ноль ноль.  У кого есть жалобы, заявления, претензии по распорядку? – Молчание. – Кому не нравится строгость наказания?  Всем нравится? – Молчание. – Это хорошо. Если не нравится – то мы ее усилим. – Посмотрел на старшину

— Старшина распускайте на ужин.

Через десять минут после ужина все уже вновь стояли на плацу.

— Первый элемент, — объяснил летчик, — отработка подхода и отхода к начальнику. Разойдись! – Он поднял левую руку, указав направление создаваемого строя, — По общему ранжиру в две шеренги —  становись!  — За пять секунд  все построились. —  Вторая шеренга кру-гом! Пять шагов вперед шагоооом марш! Кру-гом!

Все было готово к выполнению указанного упражнения. Далее он показал, как начальник по Уставу должен подзывать к себе военнослужащего и как тот должен подходить.  Поочередно военнослужащие каждой из шеренг были и начальниками и подчиненными. На этом индивидуальная строевая закончилась. Далее почти рота военнослужащих печатала строевым шагом плац под легкий дождь. Шагали минут по десять молча и столько же с песней. В 22:50 дали команду разойдись, десять минут на туалет. В 23:00 каждый стоял у своей камеры. Гауптвахта размещалась в здании бывшей тюрьмы. В камерах содержали максимум по четыре арестованных. Но в большинстве случаев – по одному.

Порядок отбоя был таким. Каждого арестованного тщательно обыскивали перед его камерой.  Он должен был представиться – назвать свою часть, должность, воинское звание и фамилию, доложить за какое нарушение воинской  дисциплины арестован и на сколько.  Осматривал каждого дежурный по гауптвахте и начальник караула лично. Иногда на человека уходило около шести, а то и десяти минут. После осмотра и опроса каждого отдельно отправляли в камеру, и она запиралась. Тем с кого начинался такой отбой, везло. Уже максимум к полуночи они могли лежать. Но так везло только восьми, максимум десяти человекам в зависимости от старания указанных лиц. А они никуда не спешили. Им все равно всю ночь не спать. Очередь до последнего доходила иногда к трем часам ночи и позднее. Подъем для всех происходил, наоборот,  одновременно.  Егорову почему-то не повезло. Как бы случайно ему досталась та камера, обитателя которой проверяли и опрашивали перед отбоем в последнюю очередь.  Поэтому спать ему перепадало не более трех часов. Однако спать на голых нарах, какие были положены его категории арестованных, у него в первую ночь вообще не получилось. Ночью было холодно. Температура опускалась наверное до плюс 10 или ниже градусов. На время сна арестованным выдавались шинели, и разрешалось снимать обувь, но Степан прибыл прямо из училища. У него не было даже умывальных принадлежностей.  На это ему четко ответил старшина:

— Туалетные  принадлежности разрешено иметь только арестованным офицерам  и  сверхсрочникам. А шинелок у нас здесь нет.  Так что, браток, ты уж не взыщи.

На следующий день после завтрака Егоров полностью приготовился и к мытью злосчастной лестницы, и к любым другим психонагрузкам. Он понимал – чтобы не делал помощник коменданта, надо выстоять. Ни на какие его действия не отвечать хамством или срывом. Цена – диплом. Лишь бы не сорваться. Лишь бы не психануть. Лишь бы не получить ДП.  На утреннем построении лейтенанта не было. Прибыли заказчики. Людей разобрали в основном по вчерашнему раскладу. Новых было только девять человек. Их старшина оставил в комендатуре. Определил на внутренние работы и строевую подготовку.  Лейтенанта нигде не было видно. Егоров подошел к старшине.

— Товарищ старшина, мне опять лестницу?

Старшина хлопнул себя по лбу.

— Забыл! Стой здесь! – Он глянул в свой блокнот, и окрикнул самого ближайшего к себе конвойного из караула, что еще не уехал с охраняемой группой.

— В «Красный рассвет» уехали? – Скороговоркой спросил он.

— Нет, вон они стоят.

— Где начальник караула?

— Там же, возле них.

Старшина Егорову:

— Побежали!

Они успели подбежать к группе, которая убывала в колхоз «Красный рассвет». Старшина попросил начальника караула заменить рядового на курсанта. Мотивировал тем, что курсанта пятого курса как-то неудобно заставлять чистить туалет.  А солдата, арестованного за пьянку – самый раз.

Начальник караула понимающе заметил:

— Так вот и я думаю:  как это — за пьянку и в колхоз? Там их женщины кормят  как в ресторане. А этот за что?

— Курсант Егоров. Дипломник. Честь не отдал.

— Помощнику?

— Да.

— Это серьезно… Ну хорошо. Отработает в колхозе. А как он вообще?

— Культурный. Вежливый. Переживает страшно. Диплом у него под угрозой. Говорит, может времени не хватить до защиты, чтобы закончить.

— Во как… Егоров – в машину!

Степан залез в кузов под тентом Газа 51. Там уже сидели пятеро арестованных. Представителем от колхоза была красивая статная блондинка лет сорока. Последним  на борт подсел конвойный. Начищенный и надраенный крепкого сложения младший сержант с очень серьезным лицом.  Все арестованные сидели на сидении по одну сторону борта.  Конвойный и женщина по другую. Один из арестованных, рядовой, нагло разглядывал ее. Разница минимум в двадцать лет его не смущала. Ухмыльнулся, что-то полушепотом сказал соседу.

Младший сержант немедленно и с угрозой отреагировал:

— Помочь замолчать? Или помощнику оставить для работ? ДП хочешь? – Тот замер и опустил глаза. — И не пялься. Сиди спокойно. – Сказанные слова были предельно понятны для рядового. Было видно, что он не ожидал такой реакции и испугался. Весь путь никто больше не произнес ни одного слова.

***

Прибыли в комендатуру, как и вчера. Ровно в 19:00. Помощник коменданта был на месте.  Лицо его было еще более злым и суровым. Бросил начальнику караула и старшине:

— Я убываю. До четырнадцати завтра. Буду у начальника гарнизона. Сейчас: всех проверить. Ужин и строевая до отбоя. Что во время работ?

Начальник караула:

— На стройке – арестованный Собакин пререкался с бригадиром. Не нравилось, что именно ему выпало месить бетон. Конвойный доложил мне, я прибыл, заставил.  Пропал час работы.

— Старшина!

— Я.

— Оформить дополнительно пятнадцать суток. У него 10?

— Так точно.

— Самый раз. И хоть одно замечание – еще пиши пять. До полного комплекта.

— Есть.

— Все. Я ушел.

Строевая подготовка под командованием арестованных офицеров, под надзором старшины комендатуры и под охраной конвойных прошла с остервенением и на высоте.

Ровно в три часа ночи за Егоровым лязгнул замок его камеры. На сей раз, он уснул на голых нарах и в холоде мгновенно.

1

***

 Четверг и пятница ничем не отличались для Егорова от среды. Колхоз. Работа с полной самоотдачей. Он благодарил бога, что на первом построении от ДП  его спас неизвестный добрый конвойный. Больше он его не видел. Караул менялся ежесуточно. Колхозники, в основном это были женщины, кормили арестованных тем же обедом, что и себя. Действительно очень обильно и вкусно. Конвойные не зверствовали, да и все арестованные военнослужащие отправлялись в колхоз из числа нарушителей не более тяжких, нежели он сам. Нарушившие воинскую дисциплину главным образом по своему недомыслию. В субботу половину арестованных оставили для хозяйственных работ в комендатуре. И поскольку гауптвахта была в этом же здании, скоблили, чистили мыли, оттирали, натирали, циклевали паркет осколками битого стекла, проводили все остальные мыслимые и немыслимые мероприятия по наведению чистоты и порядка на объектах и гауптвахты, и комендатуры.

Пол второго этажа был из  паркета. Ежедневно натирался специальной мастикой.  Военнослужащий становился на специальную щетку и выполняя движения, очень похожие на танец твист, продвигался по паркету. Раз в два месяца всю мастику и налипшую грязь арестованные соскабливали осколками стекла. Т.е. циклевали пол.  Степану выпала именно эта работа на втором этаже. Как раз там, где был кабинет лейтенанта. Старшина привел на второй этаж десять человек. Дал им полведра с разбитыми бутылками.  Они уселись на корточки и принялись усердно скрести. Двое сразу порезали руки. Старшина умеренно выматерился, но быстро принес кусочки бинта и пластырь.

— Осторожнее!

Пару раз из кабинета выходил помощник. Молча. Никому не сказал ни слова. Вообще, в сравнении с тем первым построением, он был вовсе другим. Как будто что-то случилось с ним. К обеду мероприятие окончилось. Степан, подошел к старшине.

— Товарищ старшина, может, подскажете? Я здесь уже пятые сутки. Если еще пять пробуду, то, даже дописать текст дипломной записки могу не успеть. А там еще много другой работы. Как быть? Мне ж еще пять суток сидеть. И то, если не добавят.

—  Могут, — легко и со знанием дела подтвердил старшина. – Немного помолчал. Продолжил. — Ты вот что. Завтра воскресенье. Помощник после обеда всегда сюда приходит. Я тоже буду здесь. По распорядку арестованным в это время разрешено читать газеты. Работ нет. Ты сразу после обеда подойти ко мне.  Одному тебе никто не разрешит ходить по комендатуре. Вместе к нему и пойдем. Работаешь ты хорошо. Замечаний не было. Попробуем.

— Спасибо!

— Да подожди ты.  Но попробовать надо.  Все мы люди. И он тоже.

***

В воскресенье Егоров все сделал точно так, как сказал ему старшина.  Тот придирчиво осмотрел Степана.

— Побриться тебе конечно нечем?

— Нет.

— Ладно. Пошли.

Старшина вошел в кабинет помощника и через минуту вышел.

— Заходи.

Степан постучал. Спросил разрешения войти. Спросил разрешения обратиться. Лейтенант кивнул, что можно. И то, и другое.

— Товарищ лейтенант. Я полностью признаю свою вину. Да, по-хамски  с моей стороны вышло. Помутнение в голове нашло тогда. Взысканий за все пять лет в армии, кроме нескольких замечаний устных, вообще не имел.  Пять суток из наказания я уже отбыл. Если бы не диплом, я бы честно отбыл всё наказание. Но очень боюсь: мне не хватит времени подготовить защиту. Я прошу вас, товарищ лейтенант – извините… Извините и отпустите меня. Работал я здесь честно, изо всех сил. Любой подтвердит.  Все упирается только в диплом.

Лейтенант выслушал, не перебивая. Лицо его стало красно-синим и звероподобным.  И таким же тоном он заговорил.

— Да мне твой диплом… Да я его …  Помутнение нашло на него. А где же вы  были все эти пять лет? Неужели вам за это время не стало известно, что воинская дисциплина обязывает каждого военнослужащего оказывать уважение начальникам и старшим, соблюдать правила воинской вежливости и отдания чести? Обязывает с достоинством и честью вести себя вне расположения части?

Степан отметил, что помощник отлично помнит текст Дисциплинарного устава. А лейтенант продолжал.

— Вы, курсант, практически совершили уголовное преступление, потому что проявили открытое неповиновение начальнику. Я был обязан  принять все меры принуждения вплоть до ареста виновного и привлечения его к судебной ответственности. Предавать вас суду я не вижу оснований. Пока. А арест – самый раз.

Хотя, — он немного подумал, —  вы же предложили мне тогда поговорить «без нее», как вы выразились, так?

— Так точно.

-А это значит, что вы пытались создать реальную угрозу жизни начальника.  Вы знаете, что имеет право делать начальник в этом случае? Причем, даже в условиях  мирного времени?

— Для восстановления порядка командир или начальник в этом случае имеет право применять оружие, – хмуро и тихо ответил Егоров.

— Вот именно.

— А вы отбыли половину срока не самого тяжелого дисциплинарного наказания и уже толкуете о вашем дипломе!

— Товарищ лейтенант… Но это действительно так…

Возникла пауза. Помощник сидел за столом, внимательно глядя на карандаш,  который вертел в руках.

— Не знаю, почему я так поступаю. Что-то есть в вас от человека. Идите! Скажите старшине, чтобы подготовил документы и вас для вашего освобождения.

Егоров подумал,  что ему снится…

— Товарищ лейтенант!  Спасибо! Огромное спасибо! Извините меня еще раз!

— Идите, – буквально проорал лейтенант и швырнул карандаш на стол. – С документами и полностью по форме ко мне!

— Есть!

Егоров развернулся, вышел из кабинета и побежал к старшине.  У того нашелся и станок для бритья, помазок, прекрасное туалетное мыло, асидол, чтобы начистить бляху ремня, щетки сапожные, одежные, отличный крем для сапог.  Через полчаса документы были отписаны, а  со  Степана могли писать картины военные художники. Таких картин много висело в комендатуре.

Дрожащей рукой Егоров отдал документы помощнику коменданта. Тот расписался, глянул на сверкающего и сияющего в большей степени от счастья курсанта и сказал:

— Свободны.

Егоров вновь ответил:

— Есть! — И развернулся, чтобы идти.

— Товарищ курсант! – По слогам, возмущенно и удивленно раскатистым басом с хрипотцой прозвучало ему в спину. Он развернулся вновь лицом к помощнику. Впечатление было такое, что тот вот – вот срыгнет желчью.

— Да вы разговора, оказывается, не поняли!

У Степана пронеслось в голове – честь не отдал!

— Вы что совсем ничего не понимаете? Мы о чем с вами говорили полчаса назад? Вы по какой причине пять суток провели под арестом?  Что, опять нашло помутнение? Да?

— Виноват, товарищ лейтенант. Действительно так. От радости.

— А в бою найдет? Нее-е-е-т, с вами воевать нельзя! Полчаса разговора, обещаний, извинений, просьб, а ему все находит!  Егоров!

— Я, товарищ лейтенант!

— Я не могу больше смотреть на вас. Идите отсюда! Немедленно!

Егоров сказал «есть», отдал честь, развернулся и с первым шагом, опустил руку от головного убора.  Он был действительно счастлив и бесконечно благодарен лейтенанту.

***

Прошло пару месяцев. Четверо матросов, ранее отбывших наказание на гауптвахте за употребление спиртных напитков и самовольную отлучку, решили отомстить лейтенанту. За их плохую работу и недисциплинированность уже под арестом, наказание каждому из них было продлено до месяца. Лестница на второй этаж досталась тоже каждому из них ровно на неделю.  Ничего они не поняли из реалий воинского бытия.  А потому договорились между собой и опять ушли в самоволку, чтобы избить своего обидчика.  Каждый  вечер лейтенант ходил  домой пешком  через мост над Саюгвой.  Река была полноводная, мост был почти в ее устье. Ширина около 300 метров. На мосту они его и дождались.

— Ну что, лейтенант, надо бы посчитаться…

Через десять секунд двое лежали в глубокой коме. Третий отлетел от полученного удара к решетке моста и остался, запутавшись в ней рукой, в полусидящем положении. Тоже без сознания. Четвертого, когда он бросился на помощника, тот поймал за кисть руки, ловко подставил спину. Немного подсел под нападавшего, чуть приподнял его в воздух, крутнул за руку, положив того спиной на свою спину.  Локоть матроса задержался на погоне лейтенанта.  Сустав выворачивался. Знакомый хруст ломающихся костей и хрящиков говорил лейтенанту о том, что давно отработанный прием получился отлично. Помощник собрал все документы напавших и ушел.

На суде, что состоялся  через полгода,  все четверо узнали, что бывший лейтенант, а теперь старший лейтенант, почти девять лет  прослужил  солдатом и сверхсрочником в конвойном батальоне на зоне для особо опасных преступников.  И несколько лет подряд занимал призовые места на чемпионатах СССР по боевому самбо.

Category: Тогда в армии