К врачу. Или от Флора про Иоанна

23.12.2016 by Юрий Кузнецов

У Василия Федоровича, мужчины за шестьдесят, болело плечо. Не так чтобы очень сильно, но ныло. Особо по вечерам. Весной он принял длительное полноценное и научно обоснованное лечение, которое назначил травматолог. Уколы,  препараты, физиопроцедуры,  специальная физкультура,  иное. Да все по назначениям на бумаге, с подписью, печатями, т.е. с полнейшей юридической ответственностью. А оное подспудно значило: если мы тебе не поможем, то того и гляди, и сесть даже можем за это! И такой серьезный подход к человеку в деле его лечения, конечно же, радовал. Сказано было, что это артроз, артрит, или даже в той или иной степени и то, и другое вместе.  Ясное дело, что при такой изначальной мощной научной и юридической подоплеке лечение должно было дать положительный эффект. И месяца через три с половиной, четыре,  конечно же, дало! Плечевой сустав, как его именует медицина,  практически болеть перестал, остался в нем лишь хруст при различных поднятиях и повороте руки. Причем о таком точно исходе лечения сказано было врачом уже секунд через десять при первом же визите. Как в воду смотрел доктор! Все наперед знал! Врач сказал, что хруст не должен беспокоить Василия Федоровича. Сказал также, что нагружать руку можно, но не до фанатизма.  Оно так и происходило до самого декабря.

И вот тут как раз Василию Федоровичу случилось проявить всегдашние врожденные свои качества: благородство, заботу о ближнем и любовь. Причем, последнее качество — строго в соответствии с определением этого понятия в Новом Завете.  А именно: «… любовь есть исполнение закона» — Послание к Римлянам гл. 13, ст. 10. Дело было в том, что о ту пору жена его поехала по Европам и накупила там много всякого, в том числе и вкусного. Ну и как тут не встретить ее и не помочь донести тяжелую сумку?

Сумку пришлось нести метров 300.  Сустав пару раз хрустнул. ВФ переложил тяжесть в левую руку, но нести этой рукой было неудобно, и он опять взял груз  правой. На небольшую боль в плече внимания не обращал. В целом, груз был доставлен в дом в целости и сохранности, причем его пищевая часть в скорости была полностью съедена и выпита. Оно бы и ничего. Дескать, все неплохо. Но вскоре выяснилось, что и особо хорошего  было не так уж много. Через пару дней нарушение высококвалифицированных, научных рекомендаций специалистов, скрепленных подписями и печатями, дало о себе знать. Плечо, то бишь, плечевой сустав снова заболел. Вечерами сильнее, в положении лежа – тоже.  Терпел, терпел   Василий Федорович несколько дней, ворочался перед сном и во сне, мазал больное место мазями, матерился особо, изрядно и непомерно. Ничего не помогало! И под влиянием жены решил все же сходить к упомянутому выше специалисту. Применил он при этом, т.е. для записи на прием передовые интернет – технологии. Зашел на сайт родной поликлиники, нашел пункт «Запись к врачу» и выбрал для себя самое удачное время и день — 18:10, понедельник.

В соответствии с законами всего происходящего на Земле, ибо время есть не что иное, как мера длительности всего происходящего, наступил и сей понедельник, и, кроме того, неизбежно приближался час визита. Пользы здоровья для решил записавшийся на прием пройтись до поликлиники пешком. Минут 25 всего лишь.  Что плохого? Василий Федорович всегда верил медицине, в ее успех. И вот, в хорошем настроении, явно настроившись на выздоровление, он отбыл в направлении поликлиники. Шел не спеша, оставив себе минут 45, а то и час; дабы спокойно, с удовольствием дойти до пункта назначения. Хотел еще и заглянуть в хозяйственный магазин, посещать который любил. И вот, как раз, близ хозяйственного, наткнулся он на своего старого знакомого, который был чуть моложе его. Когда-то они жили рядом. Тот был в совершенно удрученном и измученном виде. Отрешенный  взгляд приятеля вызывал недоумение. Глядя в упор на Василия Федоровича, Фрол Кузьмич не обратил на него никакого внимания, не поздоровался, сделал шаг влево, чтобы обойти.
—  Не узнал, — пронеслось в голове у Фёдоровича, — Да что с ним? В полном отрубе ведь…
—  Фрол Кузьмич!
Тот остановился. Хмуро посмотрел на Василия.
— А-а-а, это ты…
— Да вроде. А ты что смурной такой?
Фрол промолчал.
— Ты что такой выключенный?
— Достали…
— Кто?
— Суки… По работе…
— Не понял.
— Ай, — отмахнулся от приятеля Фрол Кузьмич. Долго рассказывать. – Вздохнул и предельно откровенно продолжил:
— Я выпить ищу где.
— Хм… Так это ж хозяйственный…,- начал было Василий Федорович.
— А ты что думаешь (вставил похабное слово), я уже с утра нажрался? – злобно отреагировал тот. – Вон! – И указал взглядом на ЦУМ.  – Там кафетерий.
— А-а-а, ну да, ну так.
— Чё ты нукаешь? – и столь же агрессивно, — Скажи ясно — будешь?
— Я к врачу иду вообще-то…
— И что с того, что примешь 150?
— Неудобно, Фрол, он же на работе, а я приду лечиться и поддатый…
— Будешь или нет? — не унимался тот, — А то я один пойду…

Василий Федорович представил: скукота ожидания в очереди, не вызывающий никакого стратегического интереса разговор с врачом, затем поход в аптеку за назначенным, потом наверняка к физиотерапевту, процедуры…   С другой стороны возникло предвкушение от приятных психохимических реакций, которые непременно наступят внутри его мозга и иных внутренних органах после приема алкогольного яда… Размышление сие пробило его мозг молниеносно, и он четко и ясно произнес:
— Буду.

Кафетерий оказался закрыт. Они зашли в мелко значимое кафе, что было рядом, на этой же улице. Внешне оно походило на некий терем-теремок. Внутри было уютно. Люди сидели только за двумя столиками. Но по обеим сторонам его единственного небольшого зала для посетителей, висело по огромному плазменному телевизору. Из каждого явно громче нужного сливалась бессмысленная попса, коя в записи подавалась сразу на оба телевизора. На экранах плясали полуголые девки и их партнеры, вид которых по причине недельной небритости и вычурности в одежде был отвратителен.
— Тихо не поговоришь, орать придется, — подумалось Василию Федоровичу.
Фрол Кузьмич повернул налево от входа и выбрал столик напротив того, где сидел мужчина среднего возраста с удивительно стройной молодой женщиной.

Принесли меню. Друзья даже не посмотрели на него. Фрол Кузьмич спросил приятеля:
— По сто? — Тот  удивился.
— Да ну кто по сто пьет? Давай хоть по двести.
— Мне, наверное, много будет… — Фрол глубоко вздохнул и сказал официантке:
— Мне 150, ему 200 и по растительному салату. Спрайта бутылочку. Хлеба тоже.
Та сухо кивнула, резко забрала меню и ушла.
— А знаешь, Фролка, на этой улице прошли мои дошкольные годы. Здесь был наш дом, прямо напротив этого места. Почти все дома здесь были одноэтажные, и вовсе немного  двухэтажных.  Все еще царской постройки.

Молодая официантка с лицом похоронного вида принесла водку и хлеб. Поставила перед ними, громко стукнув б`ольшим графинчиком о стол. На шильдике, прикрепленном чуть выше ее груди, было означено: «Наташа».

— Так говоришь, детство тут прошло?
— Да.

Налили каждый себе сразу по половине принесенной им водочки. Кузьмич, поддержал воспоминания друга:
— Ну, когда салат принесут — черт его знает, а хлеб уже есть.  За детство?
— За наше счастливое детство, — подхватил Василий Федорович лозунгом времен социализма, и они, чокнувшись, выпили.

Странно, но в былые годы водочка обжигала внутренности, сразу возникал аппетит. Это доставляло удовольствие. Ничего этого не произошло. Ни один, ни второй этого не почувствовали.  Закусили кусочком хлеба. Водка была очень горькая и противная.

— Я в Израиль ездил, — сказал  Фрол Кузьмич. Только вернулся.
— Ух, ты! — От души порадовался за приятеля  Василий Федорович. – С чего вдруг?
— Да так… — уклончиво ответил тот. Потом, вдруг, скороговоркой добавил:
— Визы отменили, Вот и полетел. Всегда хотел повидать Святую землю. Купил билет и поехал. А там у хорошего друга остановился. 42 года вместе отработали.
— Что видел?
— Особо нигде не был. Все время есть да пить заставляли. Но один раз вырвался от них в Иерусалим. Как и хотел. Гляжу, а там, неподалеку от Стены Плача, на экскурсию девушка зазывает. По-русски. Спросил у нее – слышал, про Иоанна Крестителя есть экскурсия… Хотелось бы. А она – рот до ушей:
— Это я как раз. —  Я и пошел.
— А что за интерес тебе про него именно?
— Давно запал… Не укладывается в голове да и все.
— И что было? – С интересом отозвался Василий.
— Оказалось не только про него, но про него особо. Интересно. Хотя я ж, как и ты. Взращен на советском атеизме.
— Так рассказывай!

Они налили себе оставшееся в графинах и приняли под второй кусочек хлеба. Салат так пока и не принесли. Водка показалась со второго раза не такой уж и горькой.

— Дивные вещи, Вася, и увидел я, и услышал. Про Иоанна того.
— Это которому голову снесли?
— Именно! Саблей! Начисто! – Глаза Фрола загорелись. Видно было, что он глубоко проникся этой историей. Помолчал немного, словно думая, как лучше рассказать, и заговорил вновь.
— Отрубить то отрубили, но, вот, говорить она все равно продолжала! Причем как раз то, за что ее и отрубили, все ругала подлеца, царя того самого…

Фрол говорил громко, перекрывая музыку из телевизора. Мужчина и его удивительно стройная молодая женщина, что сидели в одном метре от приятелей, после слов о том, что  отрубленная голова продолжала хулить кого-то, глянули на рассказчика, затем на пустой графинчик перед ним, отсутствие закуски на столе соседей, и — с пониманием друг на друга.
— Подожди, подожди… Это какого такого царя?! – Спросил Василий, подначивая приятеля, неплохо зная всю эту евангельскую притчу. На него напала волна игривости – первый признак опьянения.
— Как это говорила голова, кода ее уже отрубили?

Официантка принесла салат. Василий:
— Девушка Наташа, вон там — что за рыба красная у людей?
Каменное ее лицо, почти не шевеля губами:
— Семга.
— Вот ее нам с картошечкой. Каждому. Есть картошечка?
— Фри.
— Бесплатно, что ли? – сыронизировал Василий Фёдорович, вспомнив английское слово.
— Почему бесплатно? — переспросила официантка.
— «Фри» – это значит «бесплатно» по-английски.
— «Фри» это картошка, нарезанная ломтиками и зажаренная в кипящем масле, — Уточнила  Наташа, — Это по-русски.
— Ага… Вот оно что! Ну, тогда несите эту самую фри по-русски, придуманную во Франции. Да, и водочки еще.
— Сколько?
Василий Федорович глянул на приятеля.
— Бутылку. – Фрол на сей раз промолчал.  Он был не против.
Девушка Наташа кивнула и ушла. Фрол Кузьмич продолжил.
— Понимаешь… Тут не так все просто. В то время римляне захватили почти все земли вокруг Средиземного моря. И Палестину в том числе.  Поделили ее на четыре части и во главе каждой поставили своего человека. Один из них Ирод Антипа, особо охоч был до баб. У него была законная жена, дочь аравийского царя Арефы. Но еще больше ему нравилась жена своего брата. Иродиада.
— Не положено! – Возразил Василий Федорович, грозя пальцем. По нему редко было видно — когда он шутит,  когда нет. Фрол же продолжал.
— Ну а что делать ему было, если очччень хотелось? Как там получилось, не знаю, но жить он стал именно с этой. То бишь, сожительствовать.
— Погоди, погоди… А брат? Что по головке погладил его за это?
— Про брата не помню. Я выпивший был на экскурсии. Но вроде никаких проблем не было. Забрал козел тот жену у брата и трахать ее стал. И все. Да и она донельзя рада была, видать по душе он ей пришелся. И свою жену куда дел — тоже не помню. Вот… Но все это никак не понравилось порядочному человеку. Иоанну.
— А он то кто? Каким боком к Ироду? Откуда взялся?
Василию Федоровичу все больше нравилась манера изложения приятелем известной притчи. И он не подавал виду, что немного знаком с нею. Наоборот, подталкивал подвыпившего ко все более детальному и полному рассказу. А тот и продолжал, правда, уже немного заплетающимся языком.
— О-о-о-о! Откуда он взялся это особая история…  Как раз вот на месте того Горненского женского монастыря, куда нас и привезли на экскурсию, жил в то время пророк Захарий со своей женой Елисаветой.  И была беда у них, значит. Оба к старости шли, а детей все не было. Однажды, он молился, просил у Бога ребенка. Это он умело, четко делал, ведь священник! И тут как раз – бац! На тебе! Является ему Ангел Господень, причем стоит справа от жертвенника кадильного. Захария, бедный, перепугался; не так часто и бывает такое. От Бога ведь командированный! Да и трезвым он был в храме. Я специально уточнял! Понимал Захар, что все реально это, не во сне. А тот Ангел ему и говорит: не бойся, услышана молитва твоя, где надо; решение по тебе принято и утверждено:  жена твоя Лисавета родит тебе сына, назовешь Иоанном. Усек? Захарка тот, вместо спасибо сказать, усомнился страшно. Мол, старые оба мы, а ты несешь абы что… Какие дети к херам? Ну, а этот, значит,  командировочный из наивысшей инстанции, говорит ему:
— За то, что не поверил моим словам — немым будешь до рождения сына твоего. Тебе на пользу пойдет, наперед умнее будешь. А слова мои сбудутся когда и положено.
Сказано – сделано. Захарий — немой, а Лиза через пару дней зачала.  Во как!

Тут как раз принесли рыбку жареную. По вкусу она Василию Федоровичу очень напомнила недавно купленную в недорогой рыбной лавке горбушу. Т.е. и вообще ничем не отличалась, но зато здесь это называлось семгой, что само по себе должно было уже радовать. И Василий предложил:
—  Под семгу?

Выпили. Перекусили. Василий спросил:
— Слушай, так как же она все же зачала? Сперматозоиды нужны. Ну, как иначе то? Кто помог?
— Вот тут, Вася, и  главное сокрыто… Она, баба то его, Лисавета, боялась, что слухи пойдут про нее; нагуляла, дескать. Видать, красивая была.  Селение небольшое, а народ, стал быть, как везде в деревнях, вредный, болтливый. Даа-а-а… Вот и гадай сам – кто ей вдул. Дух святой? Оно конечно так, но… И когда пошел седьмой месяц, ушла она в отдельный домик, да сестру свою вызвала для помощи.  Сестра же ее ни кто-нибудь, а самая что ни на есть Мария из Назарета. Мать Иисуса Христа. Та пешочком за четыре дня прошла как минимум 150  километров. Жи­ла Лисавета и Захар око­ло Хев­ро­на, на юг от Иеру­са­ли­ма. Почти по 38 км в день шла Мария, значит. Неслабо! Но сестра ведь! Помогла. Хотя и сама уже была беременна.  Иисус родился, говорят, через полгода после Иоанна. Жила Маша у Лизы до родов Лизиных. Сына назвали, как и приказал Ангел —  Иоанном. В тот же день вернулся дар речи и ее мужу. Все тип топ! Да-а-а-а…
— А дальше что? – Василий слушал с неподдельным интересом. Впрочем, как и мужчина с его удивительно стройной молодой женщиной.
— Дальше какие-то пробелы. Я там отбежал в туалет, потом еще чуток накатил, у меня с собой было,  а когда пришел — детство Иоанна уже кончилось. Одно помню, что шастал тот по пустыням тамошним долго. Где учился, на что жил вовсе непонятно. И вот, в пустыне, Вася, случился глагол Божий к Иоанну. И пошел он проповедовать.  Вот те, Вася, и квантовые вычисления. За одну миллиардную долю секунды, например, можно вдуть все знания человечества. Абы было куда и во что. Вот ему голос то этот – глагол сверху и был. И пошел он учить. Завидую. Мне бы так, за секунду знаний набраться… Вот… Мало того, к своим тридцати, наверное, в тот момент,  ему еще и дар открылся: все наперед видел. Все, что с ним и с кем угодно произойдет, все наперед знал!  Но и того мало! Подвязался он еще и людей крестить; тех, кто желал принять веру новую. Мастер, Вася, он стал, на все руки! Я посмотрел то место в Иордане, где он крестил. Вода там зеленая, ивы как у нас по берегам растут. Но главное – сомы поленьями метров до полутора плавают.  Одна беда – ловить их там нельзя… Впечатляющие сомы… Сказка… Да… Так вот народ тамошний и тогдашний через пророчества его в него и уверовал. И крещение от него массами принимал. Слава пошла про него безмерная. А он все скромничал – говорил, что я? Так, мелочь, а вот тот, кто после меня придет – вот тот да! Тот величина!
— Выходит за Иоанна? – Спросил Василий Федорович, наливая водку.
— Выходит, так. Примем за Иоанна.
Приняли. Закусили. Рыба, именуемая как семга, была совершенно без вкуса. Фрол пожевал небольшой кусочек и продолжил.
— И, вот в то время пока крестил Иоанн, Ирод тот самый Антиповый, свинья, и взял себе жену брата. И брал ее и брал. Каждый день.  А то и по несколько  раз. Вот нравилась она ему, хоть убей. Да и она кайф ловила от него беспредельный. С какого бока тут возник Иоанн, не знаю. То ли пропустил, то ли не понял. Поддатый был. Это сейчас я почти трезвый, а тогда поддал я и неплохо. И стал, Ваня, то бишь Иоанн, не только пророчествовать и крестить, чем и прославился, но во всю мощь известности своей поносить, обличать Ирода. Что-то уж очень не возлюбил он царя Ирода Антипу. Говорил он о кровосмешении, осуждал такое сожительство. Дело то было еще и в том, что жена, отобранная у брата Филиппа, была еще и одновременно племянница обоих. Ну, прям тоска и извращения сплошные. Кошмар, Вася, один. Очень грубое это было нарушение законов еврейских. Хотя и не совсем ясно мне – чего это отнять жену у брата было нельзя, а жениться на племяннице, или спать просто с ней – можно? И ругал Ваня Ирода во всю глотку, перед всем народом честным. Не, ну в сам деле: жену брата к себе переманить, и драть ее от души до полного изнеможения. Ойййй. Подумать жуть. Но сам Ирод побаивался его. Он даже почитал Иоанна. Ирод не хотел причинять Ване зла еще и потому что боялся гнева народа. И все ж, и все ж, Вася, на зону он его упек за болтовню поганую против себя.
— Как на зону?
— В тюрягу, Вася, в чистом виде, в темницу он его засадил, без вариантов!
— Вот, … — Вася покосился на стройную женщину и удержался от мата. Пришлось заменить слово, — Сволочь!
— Сволочь он и был. Но и только. Но это еще что?! Вот эти две суки ваатще отмороженные оказались.
— Какие?
— Как какие? Про кого говорим то? Жена эта братова и дочь ее, сука подколодная, Саломея.
— А они то что?
— А вот че! В день своего рождения Ирод устроил пир, на котором перед гостями плясала Саломия, дочь Иродиады. Причем, так плясала, так уж угодила этим Ироду, что он поклялся перед гостями дать ей все, чего бы она ни попросила. Мне так кажется, что он и ее захотел усиленно, но неудобно было. Ведь один то раз уже ославился, дальше куда? Дочь поиметь жены брата? Оно конечно тоже охота и здорово бы, но… А Саломия пошла к матери за советом. Чего попросить? Ведь пообещал! Перед честным народом! Иродиада научила: проси голову святого Иоанна Крестителя. Ирод услыхал, опечалился: боялся он гнева Божиего за убийство пророка, но не мог нарушить неосторожной клятвы. И Ване тому, значит,  башку отсекли. Начисто. Необратимо. Отдали Саломии. Но, необратимое отсечение, Вася,  вовсе не значило прекращения ее функционирования. Голова продолжала активно вещать, обличать Ирода и Иродиаду самыми правдивыми, то бишь, и самыми обидными словами. Ничто не может быть обиднее правды. Тогда эта ненасытная сожительница его, Иродиада поганая, исколола весь язык пророка булавкой, а потом и закопала голову. Но у царя того, у Ирода, был домоправитель.  Жена его, Иоанна, потиху откопала голову тезки своего, положила в сосуд и погребла ее на Елеонской горе, в одном из поместий Ирода. Тело святого Иоанна Крестителя взяли его ученики и похоронили. Думаю, с почестями. Как смогли.  Говорят, что каждый раз, когда голову доставали на свет божий, она тут же начинала снова всяко-разно и виртуозно ругать по-черному сожителей. Вот… Нехорошо трахаться с теми, с кем не положено. Низззя…

Василий предложил. Налили. Выпили. Закусили. Водичкой запили. Позвали Наташу.
— Еще это, свининку жареную. Каждому.  С картошкой. И водочки… — Василий Федорович посмотрел на Фрола Кузьмича. Тот, чуть запинаясь:
— П-по 150.
Посидели. Помолчали. Соседи тихонько говорили меж собой. Удивительно-стройно-молодая о чем–то просила своего визави. Тот сказал:
— Сама спроси, не стесняйся.
Та, повернувшись к Фролу:
— Вы так интересно рассказываете… А дальше что было? Можно?
— Садитесь к нам, — предложил Василий, чтобы ему глотку не рвать. Он с раздражением посмотрел на телевизор под потолком.
Мужчина и женщина пересели, захватив свою выпивку и закуску.

Фрол Кузьмич был польщен таким интересом к его рассказу. Он тряхнул головой, как бы отрезвляя ее, и немедленно продолжил с большим желанием. Язык его ворочался все более туго, а наплыв мыслей увеличивался. Стараясь тщательно и ясно произносить слова, он с усилием превозмогал эту борьбу противоположностей.

— Ну что дальше? Дальше — больше. Боженька, он все видит. Каждому и воздал за дела их подлые. Саломия, дочка, значит, новой жены царя, переходила зимой реку и провалилась под лед. Понять не могу, откуда там лед взялся? Там зимой по +25 и выше. Но так сказано. Чего спорить? Лед, значит, лед. Стадо свиней с обрыва в море бросилось значит стадо свиней и было там. Хотя свиней, отродясь, ни евреи тамошние, ни арабы не ели. Откуда свиньи? Но спорить чего? Бросились в море и утонули. Жалко… Это ж сколько мяса рыбам досталось? Ну, а Саломия провалилась и не тонет. Висит себе телом в воде, а башка — над водой. Барахтается, вылезть не может — края полыньи обламываются, льдины вокруг плавают. Так она висела – висела, мучилась – вода ж ледяная. Мёрзла… Но тут – бац!  Лед острый по шее ей хрясь! И как бритвой! Начисто! Башка так и поплыла отдельно. Течение, выходит, там быстрое, река ж наклонная, местность гористая. Во-от… Облегчение, значит, ей вышло. Мерзнуть перестала. Голову ее, отрезанную острой льдиной, нашли, принесли Ироду и Иродиаде. Как раньше голову Иоанна Предтечи. А тело ее так и пропало. Может, рыбы съели. Сомы те же. Ой… тяжко однако.  Кошмар, Вася… Налей…

Рассказчик хотя и говорил все тяжелее от выпитого, хоть и опьянел явно сильнее приятеля, но мыслил трезво. Говорил складно, последовательно.
— Дальше еще большая жуть. Аравийский царь отомстил за свою дочь – первую жену Ирода.  Пошел с войной на козла того. Разнес его полностью. К бениной матери. Ну, а за разгром тот римский император Юлий Цезарь на Ирода прогневался сильно. Сослал Ирода вместе с его Иродиадой в заточение в Галлию, а потом в Испанию. А там под ними земля провалилась. Жуть.

Посидели. Попили холодной водички. Мужчина с женщиной стали собираться. Сказали спасибо за интересный рассказ. Василий переваривал услышанное.
— Жутковато, Фролка, действительно. Я будто сам там  побывал – так картинно ты все рассказываешь. С таким чувством…  И чего ты запал на это? А Галлия – это где?
— Франция там сейчас. Считай, что почти одно и тоже.
— Понл. – Василию Фёдоровичу хотелось свежего воздуха.
— Слышь, Фролка, ты это… Пойдем отсюда? К речке хочу. Подышать. И тихо там.
— Можно.
— Ну, так эта… забыл как ее, пусть посчитает.
— Прибыла официантка, положила счет.

*****
Расплатились. Ушли. Василий прикинул — каждый отдал примерно столько, сколько стоила его демисезонная модная куртка, что он купил недавно в Польше. Вздохнул про себя. Подошли к реке. На улице уже было темно. Фрол спустился к воде по ступенькам, зашел за угол дамбы, что окаймляла набережную на случай наводнений. Постоял там с минуту. Вышел повеселевший, застегивая ширинку.  Присел на корточки на первой ступеньке у воды,  прополоскал руки.
— Зайди, Вася, полегчает.
Василий Федорович внял совету, спустился.
*****
Фрол Кузьмич отошел с десяток шагов вправо. При свете фонарей набережной стал рассматривать реку. Он помнил это место с четырех лет. Только в те годы в декабре она уже покрывалась толстым льдом. С мальчишками он катался здесь на санках. На гладком льду, в местах, где не было снега, можно было разогнаться и долго скользить просто на ногах. Он вспомнил даже, что у него тогда ноги были в валенках с галошами. Последние годы река замерзала на короткое время и то, как правило, в конце января. Сейчас мимо него по ней плыли лишь редкие льдинки и неизвестно откуда множество небольших коряг. В этом месте, где улица его детства упиралась в реку, всегда был небольшой водоворот. Льдины и коряги, двигаясь по течению, тут разворачивались, подходили почти к дамбе, а потом вновь уходили к середине реки, продолжая свое дальнейшее движение. Вспоминая далекие годы, Фрол в пьяном оцепенении умиленно рассматривал  происходящее.
– Вот так и в жизни, — подумал он, — живешь, живешь нормально, потом тебя рррраз! и потянет, заворотит… Хорошо, если выплывешь.

Что-то необычное продолговатое, непохожее на корягу, доплыло до водоворота,  несколько раз перевернулось в воде и пошло к берегу, к Фролу. Оно придвинулось настолько, что Фрол смог различить это.  Узнал и — затрясся от обуявшего его ужаса…

К нему приближалась голова его покойного брата.

Голова приняла строго вертикальное положение, развернулась лицом к нему, глаза открылись. Они смотрели прямо в глаза Фролу. Голова брата заговорила тоном, которым говорят только с мерзавцами. Чеканя  каждое слово, саркастически выделив слова «дружбу» и «честными», произнесла:

— Большое тебе спасибо за боль и слёзы. За такую дружбу с Анной.  И при этом ты смотрел своими честными глазами  в глаза  своих близких… Ты знал, чем я болею?
— Брат… Глеб…, — прокричал Фрол. Слезы брызнули из его глаз, спазмы стали душить горло.
— Ты мне не брат! Знал или нет?
— Глеб, я… знал…  — с трудом выдавил из себя Фрол и продолжал безудержно рыдать.
— Знал, а сам её …?
— Брааааат, прости-и-и-и меня… Хрипло кричал Фрол.

*****

— Что? Что с тобой? Опять Глеб приснился?
С полминуты он приходил в себя. Сердце вырывалось из груди. Пот катился не только по лицу, но и со всего тела.
— Аня, дай воды… — Фрол отпил пару глотков. Закрыл глаза, словно восстанавливая перед собой картину. Горько произнес, — Голова его по реке плыла… И всё ругала меня, ругала… За тебя, за ту мою семью… За то, что, пока он болел, мы с тобой…
Глухо и медленно продолжил:
— А ведь Зине он так ничего и не сказал… Хотя мог. В любую минуту. Так и умер, не выдав меня жене… Три года почти как знал про нас… И про себя знал — что точно умрет… Но и, умирая, не выдал.
Помолчали.
— Надо съездить к нему на могилу.
— Что толку? Уже и в Иерусалим съездил. И у него часто бываю. И все равно…
— Это потому, что ты не верующий.
— А ты верующая. И что? Тебя это не мучит?
— Пить меньше надо, — резюмировала Анна. — Василий тебя вчера с таксистом еле донес до дивана. Без сознания ты был. Говорит, ты еще на речке отключился.
*****

Утром, за завтраком, жена Василия Федоровича, ехидно поинтересовалась:
— Ну, как, хорошо к врачу сходил? Плечо не болит?
— Да поменьше, — не реагируя на ехидство, невесело ответил тот и еще раз подумал про свою демисезонную куртку.
 

Category: Разное